Читать «Куры не летают (сборник)» онлайн - страница 207

Василь Иванович Махно

Белград, улица Французская, 7

В 1991 году «Нью-Йорк Таймс» опубликовала сообщение о смерти Миодрага Булатовича, чьими романами зачитывался и восхищался Запад.

«Миодраг Булатович, югославский писатель, […] умер в четверг, в возрасте 68 лет. Информационное агентство Танюг сообщило, что господин Булатович, чьи произведения широко переведены на Западе, умер от сердечного приступа в кардиологическом центре Игало, в Черногории. […] Он был известен своим жестким национализмом, […] и состоял в Социалистической партии Сербии».

Все, что связано с Милошевичем, с его партией и идеей сохранить Великую Сербию, переросшей в бойню, на Западе воспринимают однозначно негативно. И даже в сообщении о смерти Миодрага Булатовича одно из самых влиятельных изданий в мире сделало акцент на жестком национализме, который в западных глазах имеет только одно измерение – массовые убийства, концентрационные лагеря, бегство гражданских лиц из своих сел и городов, снайперские выстрелы, изнасилования. И постоянный вопрос: кто начал первый?

Если же говорить о Булатовиче, то он никак не вписывался в национальное клише, то есть его проза была явлением вненациональным, иначе как бы ее читали в западном мире? И если любой писатель сербохорватского языка мог считать именно язык домом своего бытия, то как бы реагировал Булатович на то, что дом этот поделен на сербский, хорватский, черногорский и боснийский закутки? Патриотизм и национализм в своей сути разделены тонкой мембраной. Малейшая царапина или, не приведи Господи, ее разрыв – смертельны.

Именно после «Могилы для Бориса Давидовича» Киша, которой был спровоцирован литературный скандал (суды, атаки журналистов и писателей), стало понятно, что отношение к коммунизму, сталинизму и национализму у каждого югославского интеллектуала имеет индивидуальное измерение, а порой это переплетение уже невозможно точно классифицировать. Наслоение балканской истории навалилось на плечи югославского общества непомерной ношей, которую невозможно избыть и с которой невозможно двигаться дальше. Данило Киш сыграл роль своего среди чужих и чужого среди своих, вызывая своими произведениями и взглядами на общественные процессы, с одной стороны – реакцию Миодрага Булатовича, а с другой, например, – Филиппа Рота, в издательской серии которого «Могила» была опубликована на английском.

Из Нью-Йорка можно увидеть все исторические просчеты Белграда. Но как это увидеть в Белграде, если, кроме горького и сладкого перца, воздух всегда пропитан дымом и порохом войн? Как позабыть всех князей, их церкви, битвы, слова, передаваемые из поколения в поколение в песнях и семейных преданиях?

Как понять слова Юлии Кристевой, адресованные болгарам (балканцам/восточноевропейцам): «Вы страдаете от хаоса, вандализма, насилия. Вы страдаете от коррупции, отсутствия инициативы, анархии, от всего того, что удваивает невиданную жестокость людей, наглость мафии и бесчестность нуворишей»? И если их понять, то в чем и где искать причины: в истории, национальном менталитете, неразрывной привязанности к этой земле, в патриотизме, в национализме, в литературе, в фольклоре? Где эта мембрана между общечеловеческим и национальным?