Читать «Завещание Шекспира» онлайн - страница 271

И вот что неожиданно: перед тем как упасть, гаснущие звезды видят то, что возносит их на другую плоскость, и на мгновенье вам тоже разрешается на нее подняться. Но только на мгновенье. Вместе с ними вы видите все с космической точки зрения и чувствуете, что, как бы печально ни было положение дел, вас омывает волна непредубежденности. Мы знаем, что жизнь – череда лишенных смысла «завтра», которые ведут нас к смерти, и мы прокручиваем в уме человеческую жизнь: конец, конец, огарок догорел, жизнь только тень, она актер на сцене, жалкая сказка в пересказе глупца – и трескучие слова постепенно и как по волшебству стихают, оставляя нас неустрашимыми перед лицом небытия, которое всех нас ожидает.

И вот это сочетание действительного и идеального миров в едином новом мире пьесы, независимом, священном и правдивом, но в то же время хрупком, нежном, недолговечном и печальном, и делает театр волшебством, а трагический момент таким таинственным и проникновенным. Зритель возвращается домой в свой Мертвецкий переулок, зная, что человеческое существо благороднее, чем он полагал, и тем не менее сознавая, что людское своеволие все равно будет побеждено вселенной. Но дело не в этом. Зритель на седьмом небе со свечой в руке. Только что побывав в аду, он немного ближе к раю. И, несмотря ни на что, у него появился проблеск надежды в темноте. Только лишь потому, что какой-то безумный сочинитель, одержимый злым духом, нашел время выразить все это в словах, которые потом произнесли со сцены. Ведь где-то там внутри нас должно же быть добро. И в жизни, и в том, что он только что видел, возможно, даже есть какой-то смысл.

И последнее, Фрэнсис. В конце трагедии герой умирает – это прописная истина, обязательное условие трагедии, которое я никогда не пытался изменить. Но настоящая трагедия – в перенесенных душой страданиях. Отелло внутренне умер задолго до того, как убил жену, а потом себя. Макбет давно уж как утомлен солнцем и устал от «завтра». Лир умирает на дыбе жестокого мира в третьем акте, и человек на сцене, держащий в объятиях труп дочери, – давно мертвец. И Гамлет умирает не от яда – он исподволь распрощался с жизнью до того, как умолк навеки. И все же он должен был умереть.

Не потому, что все истории оканчиваются смертью, а потому, что смерть удовлетворяет нас художественно, создает ощущение, что колесо действительно провернулось, часы протикали, а на более примитивном уровне смерть героя удовлетворяет тягу зрителей к крови. Зрители жаждут крови. Кровь смывает кровь. Они много ее повидали и не пресыщаются ею. Печень грешного жида, палец задушенного младенца, рожденного в канаве шлюхой, – какие неприятные картинки! Да. Но то была их Англия. И принимайте ее такой, какая она есть. Другой у них нет. Жизнь продолжала быть медвежьей ямой, и они требовали развлечений на тот грош, что заплатили при входе. Вот вам и вся правда. 

64

Становясь взрослее, мы вырастаем из трагедии. Мы привыкаем к ней, но не становимся к ней бесчувственны и вопреки горькому личному опыту надеемся, что за трагедией придет что-то другое, что жизнь не кончается после смерти, что есть что-то вроде искупления, освобождения. И даже понимая, что это не так, мы все равно продолжаем верить.