Читать «Ещё поживём» онлайн - страница 56

Ночное кафе. Отрезанное ухо. Провороненная судьба… И ты, Винсент… Усталый, сгорбленный… Стоишь, переминаешься с ноги на ногу… Босяк. Босота. Жёлтое на чёрном… Ты потерял своего Бога, а он тебя проклял… Ты болен. У тебя всё ещё впереди… Будущее, похабное слово…

Остаётся работа. Днём и ночью. И мучительная тоска по обыкновенной жизни, где все находят приют и дружеское участие, кроме тебя… Эх, Винсент… Твои подсолнухи танцуют в глубоком снегу. Он заметает твои следы… Успокойся, тебе не растопить ледников. Тебе нужна любовь — о, Боже, как же она тебе нужна, а вместо неё — зеркала, бесчисленные отражения, бритва, звёздная ночь… И ты обречён… Иди, иди… Пока несут ноги… Улепётывай в любую щель, где есть тепло, свет, люди, для которых остаётся всё меньше места на твоих холстах…

Автопортрет… Что ж… Эта беспомощная повязка и хмурый взгляд (картина? эскиз?) говорят о многом. Их не забудешь… И становится ясно — для того, чтобы проникнуть в сердцевину божественного замысла, необходимо безжалостно избавляться от всего лишнего. Без содроганий и трепета… Хладнокровно… У тебя это получалось виртуозно… Я бы так не смог.

РЕМБО, ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЮ ДУХА

…От старого мира устал, наконец.

Аполлинер

Вот он идёт, долговязый строптивец, оборванный, грязный, вечно голодный, с потухшей трубкой, табак и тот кончился, с красными от холода руками, не руки — грабли, полное ничтожество, пустышка, авантюрист и покоритель этого мира… Поединок продолжается, тот ещё сериал, кто кого?..

Для Шарля Бодлера Париж — сон, порождённый чудовищем, имя которому — мир. Для Поля Верлена — притон, пирушка и заварушка, для Рембо Париж — это вызов, безнадёжный мятеж, чудное пойло свободы…

Ты плясал ли когда-нибудь так, мой Париж? Получал столько ран ножевых, мой Париж? Ты валялся когда-нибудь так, мой Париж? На парижских своих мостовых, мой Париж?

…Твои мостовые — о, надменный истукан, — заляпанные вином, кровью и испражнениями — его ристалище. В этом мире нет ничего, что было бы низким для его поэзии.

Города пожирают поэтов, влекут и пожирают. Даже Париж, особенно — Париж… Его город. Здесь он обрёл самого себя, обрёл крылья, из ерунды создающие музыку сфер, небесных и выше… Рембо — это крылья, только крылья…

Но город быстро устал от дерзости этого задаваки, и Рембо, отныне обречённый на одиночество, начал мстить… На баррикады, чёрт возьми! …Эйнштейн саморазоблачения и саморазрушения, он превратил свою жизнь в развалины, в блистательный поединок, на который он вызвал самого Господа Бога, все остальные — не в счёт! А что ему было делать? Тому, кто не понаслышке знает, что такое правда, очень трудно удержаться от того, чтобы не бросить её — как перчатку! — в лицо гогочущей черни (идеальный вариант), если нет, то хотя бы — первому встречному…