Читать «Драматика, или Поэтика рациональности» онлайн - страница 12

Что же делает это технологическое средство уникальным художественным фактом? Внимательный читатель, следящий за ходом мысли, уже наверняка заметил: до сих пор мы избегали употребления термина история в значении носителя сущностной идеи, посыла, к которому нам вроде как нужно стремиться в процессе истинного творчества. Мы говорили о том, как я рассказываю историю, но ни слова о том, что делает эту технологическую историю основой того самого художественного факта. Пока что мы не дали ответа на главный вопрос: что, собственно, должен понять зритель из самого факта рассказывания истории? И не нашли ответ на вопрос: почему я это всё рассказываю? Зачем вы нам тут втираете про всяких там рыжих пышек, зеленых человечков и сентиментальных стариков?..

Вот мы и добрались до удивительной точки наших рассуждений, точки, где простой зритель, для которого история — это просто некая история, может стать профессиональным творцом драматургического текста. Ведь в его шкале профессиональных оценок и инструментов запрограммировано:

У истории есть как функциональное (технологическое) значение — увлекать, так и идейное — впечатлять, трогать.

Более того, обе эти грани истории в процессе творчества нужно различать и использовать каждую отдельно. Только в этом случае обе функции будут работать эффективно. А без этого обойтись нельзя? Можно, если человек не творец, а потребитель творчества, зритель. Но может ли сам творец пренебрегать историей? Может. Только считаясь с последствиями. Непрошеными последствиями.

Если автор не различает эти две особенности, а обе функции истории складывает в один котел, продюсера и зрителя начинает преследовать необъяснимое дурное предчувствие: что-то не так… В ответ на этот, пусть и не выраженный вслух вопрос, автор начинает отчаянно оправдываться: но у меня же такая хорошая история, вы сами только что говорили! Вроде бы так и есть, но… Чего-то всё же не хватает!.. Вон и люди в зале снова заерзали! Сидели целых 42 минуты, а тут опять…

Пока продюсер и зритель потягивают в антракте кофе в театральном буфете (или уткнулись в телефоны в полумраке кинозала), автор втайне, не показывая ни малейших признаков тревоги, отчаянно пытается понять: что случилось, что делать-то?! И разумеется, по аналогии с предыдущим опытом, рвется что-нибудь добавить. Разумно, ведь ничего лишнего — того, что можно выбросить, — в его истории пока нет. Но что добавить? К чему именно добавить? И куда?

Если мы знаем, что первая, технологическая, функция истории — увлечение зрителя — более или менее успешно выполнена, получается, что необходима еще какая-то — та, что обеспечит идейный посыл, так как

только обе эти функции вместе могут вызвать истинное сопереживание зрителей, а это единственный способ удержать интерес публики к истории до последней секунды.

Однако сначала небольшое отступление, необходимое для осознания не только того, как делать, но и что мы вообще делаем. Только так можно структурировать применение своих навыков, понять необходимость последовательных действий. Проще говоря, прибраться в своем сарайчике, куда годами не ступала нога хозяина, хотя там сложено много чего хорошего и нужного — глядя на эти запасы, мы чувствуем себя богачами. Но действительно ли мы так богаты, если не знаем, как этим богатством распорядиться?