Читать «Где ты, бабье лето?» онлайн - страница 152
Марина Александровна Назаренко
Она глядела на бородатого в буденовке, на ребят, копошащихся в яме, на девочек с блокнотами — и благодарность подступала к горлу.
Казалось, о чем-то подобном и будут говорить на собрании, устроенном следопытами у дома Степана Боканова. Они хотели отчитаться перед инвалидами войны, перед жителями. Алевтина боялась, что не успеет дослушать всего до вечерней дойки.
Говорила жена главного — как видно, всему там голова, — прежде всего, о ребятах, что ради них-то и затеяно все: надо воспитывать в них выносливость и отвагу, а заодно желание делать людям добро. Называла их «зажравшимися дураками» — ну как же, понятия не имеют о невзгодах, пережитых в войну.
— Есть такие в нашем отряде: прошли первые пять километров — в слезы: устали!
Алевтина с жалостью смотрела на чистеньких, красиво одетых детей, собиравших рассказы баб и мужиков, крутившихся вчера на глине, топтавшихся в страшной яме, сейчас преданно смотревших на эту женщину с чудным именем Гера, честившую их. Женщина напоминала Алевтине вожатую из Редькинской школы, требовавшую от них «идейной высоты», — она и костры жгла, и песни пела, будто бабка перед иконами поклоны била. Эта и подстрижена была, как та, — коротко, под мальчишку.
— На войне погибали в первую очередь незакаленные, неумелые! — рубила «двойняшка» Алевтининой вожатой. — Форсирует реку. Кто гибнет первым? Кто не умеет плавать!
«Говори, говори, это и мы, неученые, знаем: кто попадал под лавину огня, тот и гибнул, — с неодобрением думала Алевтина. — И чего несешь на них? Несмышленыши, а сердечки на все готовые, не то не поперли бы за тобой».
— И такие вот несмышленыши — не мои, а другие устроили спортивные состязания на одном мемориале, — с гневом произнесла в ту минуту «двойняшка». — Руководитель их со слезами меня просила: «Расскажите, пожалуйста, и моим, чтобы поняли, где находятся».
«Хорошо, что ты про все знаешь, после войны хватила, знать, горюшка. На много ли моложе меня?» — присматривалась Алевтина, вспомнив вдруг землисто-черный, свекольный, а то и с отрубями, послевоенный хлеб.
Они и вправду искали медальоны, чтобы помочь матерям и женам, оставшимся без пенсии на сыновей и мужей, — за пропавших без вести не платили. И для людей, конечно, старались. Пожалилась Клавдия, что не забраться на Курганы к Марии Артемьевне, с которой «еще эту зимичку в карты играли», — они ступеньки к кладбищу вырубили. Холстовские мужики только собирались. А ступеньки и Алевтине сгодятся — и к подружке, и к мужу покойному, к Федору, все когда сбегает.
Бабы одобряли ребят, кивали головами. Собрались тут оба конца. Одни сидели ближе к крыльцу, другие — отделились на лавочку у палисада, как держались обособленно зиму, весну и лето.
— А ну, споем! — приказала Гера. — А потом попросим женщин спеть что-нибудь. Старинное — ладно? В Сапунове так и сказали: «Идите в Холсты, холстовские — песельницы».
Бабы пожимали плечами, переглядывались — там видно будет.
Ребята встали полукругом, бросили друг другу руки на плечи, сплелись и запели, раскачиваясь, как на ветру: