Читать «Гаспаров» онлайн - страница 10

О, верь игре моей, и верь / Гремящей вслед тебе мигрени! / Так гневу дня судьба гореть / Дичком в черешенной коре. // Поверила? Теперь, теперь / Приблизь лицо, и, в озареньи / Святого лета твоего / Раздую я в пожар его! «Поверь, что я тоже люблю и желаю тебя, и хотел бы срастись с тобой, как привой с дичком; позволь мне поцелуем раздуть и в тебе эту летнюю страсть!» - «Игра» -синоним комариного «озорства» (ОК напоминает также о «Ты так играла эту роль!..» и о шашках в «Определении творчества»). «Мигрень» - вероятно (неточно), биение крови в жилах; эпитет «гремящая» - едва ли не синоним «бурной (страсти)» (у ОК более рискованная ассоциация - между «бурей» и «морской болезнью»). Мотив эротической близости усиливается: правда, мы бы ждали, что поэт сравнит себя не с дичком, а с привоем (обмолвка?), но, видимо, можно понимать и так: «жаркие летние соки дичка пересилят соки культурного привоя» (за «гневом дня» - фразеологизм «злоба дня», каламбурное напоминание о злом комаре). ОК понимает «горящий дичок» как ветку, зажженную молнией (подобно сирени в начале стихотворения) - для нас это менее убедительно. Зато ее замечание, что «святое лето» напоминает о жертвенной си-

рени, очень тонко.

Я от тебя не утаю: / Ты прячешь губы в снег жасмина, / Я чую на моих тот снег, / Он тает на моих во сне. // Куда мне радость деть мою? / В стихи, в графленую осьмину? / У них растрескались уста / От ядов писчего листа. // Они, с алфавитом в борьбе, / Горят румянцем на тебе. «Вот этот поцелуй: ты прикрываешь губы жасмином, я целую тебя сквозь жасмин, и его лепестки словно тают под губами. Так и мои ликующие стихи целуют тебя сквозь писчую бумагу; она грубее, ядовитее в сопротивляющейся материальности слов и букв, но и сквозь нее этот поцелуй зажигает румянцем твои щеки». - «Яды» еще раз напоминают о малярийном укусе. ОК предполагает, что «во сне», в мечте совершается сам поцелуй, а не только таянье лепестков, отсюда вводная фраза «я от тебя не утаю»; но, может быть, эти слова следует понимать: «не утаюсь»? Она же замечает, что метапоэтическая концовка («стихи о предмете» переходят в «стихи о стихах»), у Пастернака нечастая, перекликается здесь со стихотворением «Болезни земли».

Возвращение: «Как усыпительна жизнь!..» (ОК, 129-139). Самое длинное стихотворение в СМЖ. Описывается возвращение автора из второй летней поездки 1917 года в Балашов к Е.А. Виноград после тяжелых объяснений. «Прямо в Москву из Балашова в сентябре уже нельзя было ехать, и пришлось пробираться через Воронеж, Курск, Конотоп. Доехал ли Пастернак до Киева («Под Киевом пески...») или свернул в Москву раньше, неясно» (ЕП, 310-311).