Читать «В людях - русский и английский параллельные тексты» онлайн - страница 255

Максим Горький

In spite of his superior position in the workshop, he was less conceited than the others, and was kind to the apprentices - Pavl and me. He wanted to teach us the work, since no one else ever bothered about us. Несмотря на важное свое положение в мастерской, он заносчив менее других, ласково относится к ученикам - ко мне и Павлу; хочет научить нас мастерству - этим никто не занимается, кроме него.
He was difficult to understand; he was not usually cheerful, and sometimes he would work for a whole week in silence, like a dumb man. He looked on every one as at strangers who amazed him, as if it were the first time he had come across such people. And although he was very fond of singing, at such times he did not sing, nor did he even listen to the songs. Его трудно понять; вообще - невеселый человек, он иногда целую неделю работает молча, точно немой; смотрит на всех удивленно и чуждо, будто впервые видя знакомых ему людей, И хотя очень любит пение, но в эти дни не поет и даже словно не слышит песен.
All the others watched him, winking at one another. Все следят за ним, подмигивая на него друг другу.
He would bend over the icon which stood sideways, his tablet on his knees, the middle resting on the edge of the table, while his fine brush diligently painted the dark, foreign face. He was dark and foreign-looking himself. Он согнулся над косо поставленной иконой, доска ее стоит на коленях у него, середина упирается на край стола, его тонкая кисть тщательно выписывает темное, отчужденное лицо, сам он тоже темный и отчужденный.
Suddenly he would say in a clear, offended tone: Вдруг он говорит, четко и обиженно:
"Forerunner - what does that mean? - Предтеча - что такое?
Tech means in ancient language 'to go.' Течь, по-древнему, значит - идти.
A forerunner is one who goes before, - and that is all." Предтеча предшественник, а - не иное что...
The workshop was very quiet; every one was glancing askance at Jikharev, laughing, and in the stillness rang out these strange words: В мастерской становится тихо, все косятся в сторону Жихарева, усмехаясь, а в тишине звучат странные слова:
"He ought to be painted with a sheepskin and wings." - Его надо не в овчине писать, а с крыльями...
"Whom are you talking to?" I asked. - Ты - с кем говоришь? - спрашивают его.
He was silent, either not hearing my question or not caring to answer it. Then his words again fell into the expectant silence: Он молчит, не слышит вопроса или не хочет ответить, потом - снова падают в ожидающую тишину его слова:
"The lives of the saints are what we ought to know! - Жития надо знать, а кто их знает - жития?
What do we know? Что мы знаем?
We live without wings. Живем без окрыления...
Where is the soul? Где - душа?
The soul - where is it? Душа - где?
The originals are there - yes - but where are the souls?" Подлиннички... да! - есть. А сердца нет...
This thinking aloud caused even Sitanov to laugh derisively, and almost always some one whispered with malicious joy: Эти думы вслух вызывают у всех, кроме Ситанова, насмешливые улыбки; почти всегда кто-нибудь злорадно шепчет:
"He will get drunk on Saturday." - В субботу - запьет...