| "Souls are not affected by any human agency, by anything external." | - Души человеческой никак не коснешься, ничем... |
| The deck passengers, the sailors, every one, in fact, used to speak of the soul as often and as much as they spoke of the land, of their work, of food and women. | Палубные пассажиры, матросы, все люди говорили о душе так же много и часто, как о земле, работе, о хлебе и женщинах. |
| "Soul" is the tenth word in the speech of simple people, a word expressive of life and movement. | Душа - десятое слово в речах простых людей, слово ходовое, как пятак. |
| I did not like to hear this word so habitually on people's slippery tongues, and when the peasants used foul language, defiling their souls, it struck me to the heart. | Мне не нравится, что слово это так прижилось на скользких языках людей, а когда мужики матерщинничают, злобно или ласково, поганя душу, - это бьет меня по сердцу. |
| I remember so well how carefully grandmother used to speak of the soul, - that secret receptacle of love, beauty, and joy. I believed that, after the death of a good person, white angels carried his soul to the good God of my grandmother, and He greeted it with tenderness. "Well, my dear one, my pure one, thou hast suffered and languished below." | Я очень помню, как осторожно говорила бабушка о душе, таинственном вместилище любви, красоты, радости, я верил, что после смерти хорошего человека белые ангелы относят душу его в голубое небо, к доброму богу моей бабушки, а он ласково встречает ее: - Что, моя милая, что, моя чистая, - настрадалась, намаялась? |
| And He would give the soul the wings of seraphim -six white wings. | И дает душе серафимовы крылья - шесть белых крылий. |
| Yaakov Shumov spoke of the soul as carefully, as reluctantly, and as seldom as grandmother. | Яков Шумов говорит о душе так же осторожно, мало и неохотно, как говорила о ней бабушка. |
| When he was abused, he never blasphemed, and when others discussed the soul he said nothing, bowing his red, bull-like neck. | Ругаясь, он не задевал душу, а когда о ней рассуждали другие, молчал, согнув красную бычью шею. |
| When I asked him what the soul was like, he replied: "The soul is the breath of God." | Когда я спрашиваю его, что такое душа, - он отвечает: - Дух, дыхание божие... |
| This did not enlighten me much, and I asked for more; upon which the stoker, inclining his head, said: "Even priests do not know much about the soul, little brother; that is hidden from us." | Мне мало этого, я спрашиваю еще о чем-то, тогда кочегар, наклонив голову, говорит: - О душе, браток, и попы мало понимают, это дело закрытое... |
| He held my thoughts continually, in a stubborn effort to understand him, but it was an unsuccessful effort. | Он держит меня в постоянных думах о нем, в упорном напряжении понять его, но это напряжение безуспешно. |
| I saw nothing else but him. He shut out everything else with his broad figure. | Кроме его, я ничего не вижу, он всё заслоняет от меня своей широкой фигурой. |
| The stewardess bore herself towards me with suspicious kindness. In the morning, I was deputed to take hot water for washing to her, although this was the duty of the second-class chambermaid, Lusha, a fresh, merry girl. | Ко мне подозрительно ласково относится буфетчица, - утром я должен подавать ей умываться, хотя это обязанность второклассной горничной Луши, чистенькой и веселой девушки. |
| When I stood in the narrow cabin, near the stewardess, who was stripped to the waist, and looked upon her yellow body, flabby as half-baked pastry, I thought of the lissom, swarthy body of "Queen Margot," and felt disgusted. | Когда я стою в тесной каюте, около буфетчицы, по пояс голой, и вижу ее желтое тело, дряблое, как перекисшее тесто, вспоминается литое, смуглое тело Королевы Марго, и - мне противно. |
