| When they spoke vilely about "Queen Margot" I was seized by a convulsion of feeling which was not childish at all. My heart swelled with hatred for the backbiters. I was overcome by an irresistible desire to do harm to every one, to be insolent, and sometimes a flood of tormenting pity for myself and every one else swept over me. That dumb pity was more painful than hatred. | Когда о Королеве Марго говорили пакостно, я переживал судорожные припадки чувств не детских, сердце мое набухало ненавистью к сплетникам, мною овладевало неукротимое желание злить всех, озорничать, а иногда я испытывал мучительные приливы жалости к себе и ко всем людям, - эта немая жалость была ещё тяжелее ненависти. |
| I knew more about my queen than they did, and I was always afraid that they would find out what I knew. | Я знал о Королеве больше, чем знали они, и я боялся, чтобы им не стало известно то, что я знаю. |
| On Sundays, when my employers had gone to the cathedral for high mass, I used to go to her the first thing in the morning. She would call me into her bedroom, and I sat in a small armchair, upholstered in gold-colored silk, with the little girl on my knee, and told the mother about the books I had read. | По праздникам, когда хозяева уходили в собор к поздней обедне, я приходил к ней утром; она звала меня в спальню к себе, я садился на маленькое, обитое золотистым шёлком кресло, девочка влезала мне на колени, я рассказывал матери о прочитанных книгах. |
| She lay in a wide bed, with her cheek resting on her small hands, which were clasped together. Her body was hidden under a counterpane, gold in color, like everything else in the bedroom; her dark hair lay in a plait over her swarthy shoulder and her breast, and sometimes fell over the side of the bed till it touched the floor. | Она лежала на широкой кровати, положив под щёку маленькие ладошки, сложенные вместе, тело её спрятано под покрывалом, таким же золотистым, как и всё в спальне, тёмные волосы, заплетённые в косу, перекинувшись через смуглое плечо, лежали впереди её, иногда свешиваясь с кровати на пол. |
| As she listened to me she looked into my face with her soft eyes and a hardly perceptible smile and said: | Слушая меня, она смотрит в лицо моё мягкими глазами и, улыбаясь чуть заметно, говорит: |
| "That's right." | - Вот как? |
| Even her kind smile was, in my eyes, the condescending smile of a queen. | Даже благожелательная улыбка её была, в моих глазах, только снисходительной улыбкой королевы. |
| She spoke in a deep, tender voice, and it seemed to me that it said always: | Она говорила густым ласкающим голосом, и мне казалось, что она говорит всегда одно: |
| "I know that I am immeasurably above all other people; no one of them is necessary to me." | "Я знаю, что я неизмеримо лучше, чище всех людей, и никто из них не нужен мне". |
| Sometimes I found her before her mirror, sitting in a low chair and doing her hair, the ends of which lay on her knees, over the arms, and back of the chair, and fell almost to the floor. Her hair was as long and thick as grandmother's. | Иногда я заставал её перед зеркалом, - она сидела на низеньком кресле, причёсывая волосы; концы их лежали на коленях её, на ручках кресла, спускались через спинку его почти до полу, -волосы у неё были так же длинны и густы, как у бабушки. |
| She put on her stockings in my presence, but her clean nudity aroused in me no feeling of shame. I had only a joyful feeling of pride in her. | Я видел в зеркале её смуглые, крепкие груди, она надевала при мне лиф, чулки, но её чистая нагота не будила у меня ощущений стыдных, а только радостное чувство гордости за неё. |
