| "Even when they don't go about among their fellows and make friends, they come to women, every one of them!" said Natalia one day, and an old woman cried to her in a rheumy voice: | - Как ни кружись, с кем ни дружись, а к бабе придёшь, не минуешь, сказала однажды Наталья, и какая-то старуха простуженным голосом крикнула ей: |
| "And to whom else should they go? | - А куда кроме? |
| Even from God monks and hermits come to us." | От бога и то к нам уходят, монахи-те, отшельники-те... |
| These conversations amid the weeping splash of the water, the slapping of wet clothes on the ground, or against the dirty chinks, which not even the snow could hide with its clean cover - these shameless, malicious conversations about secret things, about that from which all races and peoples have sprung, roused in me a timid disgust, forced my thoughts and feelings to fix themselves on "the romances" which surrounded and irritated me. For me the understanding of the "romances" was closely intertwined with representations of obscure, immoral stories. | Эти разговоры под плачущий плеск воды, шлёпанье мокрых тряпок, на дне оврага, в грязной щели, которую даже зимний снег не мог прикрыть своим чистым покровом, эти бесстыдные, злые беседы о тайном, о том, откуда все племена и народы, вызывали у меня пугливое отвращение, отталкивая мысль и чувство в сторону от "романов", назойливо окружавших меня; с понятием о "романе" у меня прочно связалось представление о грязной, распутной истории. |
| However, whether I was with the washerwomen, or in the kitchen with the orderlies or in cellars where lived the field laborers, I found it much more interesting than to be at home, where the stilted conversa - tions were always on the same lines, where the same things happened over and over again, arousing nothing but a feeling of constraint and embittered bore - dom. | Но всё-таки в овраге, среди прачек, в кухнях у денщиков, в подвале у рабочих-землекопов было несравнимо интереснее, чем дома, где застывшее однообразие речей, понятий, событий вызывало только тяжкую и злую скуку. |
| My employers dwelt within the magic circle of food, illness, sleep, and the anxieties attendant on preparing for eating and sleeping. They spoke of sin and of death, of which they were much afraid. They rubbed against one another as grains of corn are rubbed against the grindstone, which they expect every moment to crush them. | Хозяева жили в заколдованном кругу еды, болезней, сна, суетливых приготовлений к еде, ко сну; они говорили о грехах, о смерти, очень боялись её, они толклись, как зёрна вокруг жернова, всегда ожидая, что вот он раздавит их. |
| In my free time I used to go into the shed to chop wood, desiring to be alone. But that rarely happened. The orderlies used to come and talk about the news of the yard. | В свободные часы я уходил в сарай колоть дрова, желая побыть наедине с самим собою, но это редко удавалось, - приходили денщики и рассказывали о жизни на дворе. |
| Ermokhin and Sidorov came more often than the others. | Чаще других ко мне являлись в сарай Ермохин и Сидоров. |
| The former was a long, bow-backed Kalougan, with thick, strong veins all over him, a small head, and dull eyes. | Первый длинный, сутулый калужанин, весь свитый из толстых и крепких жил, малоголовый, с мутными глазами. |
| He was lazy and irritatingly stupid; he moved slowly and clumsily, and when he saw a woman he blinked and bent forward, just as if he were going to throw himself at her feet. | Он был ленив, досадно глуп, двигался медленно, неловко, а когда видел женщину, то мычал и наклонялся вперед, точно хотел упасть в ноги ей. |
| All the yard was amazed by his swift conquest of the cooks and the maids, and envied him. They were all afraid of his bear-like strength. | Все на дворе удивлялись быстроте его побед над кухарками, горничными, завидовали ему, боялись его медвежьей силы. |
