| For two months I have felt two heads on my shoulders! | Вот уже два месяца, как у меня на плечах две головы! |
| I would give a year of my life if he would confess, for juries need encouragement; and imagine what a blow it would be to justice if some day it should be discovered that the crime for which he is punished was committed by another. | О, за его признание я отдал бы год жизни, ибо надо успокоить присяжных! Посудите, какой это будет удар по правосудию, если когда-либо откроется, что преступление, которое будет стоит жизни, совершено другим! |
| "In Paris everything is so terribly important; the most trivial incidents in the law courts have political consequences. | В Париже все приобретает страшную серьезность, и самые ничтожные судебные происшествия становятся политическими. |
| "The jury, an institution regarded by the legislators of the Revolution as a source of strength, is, in fact, an instrument of social ruin, for it fails in action; it does not sufficiently protect society. | Суд присяжных - установление, которое революционные законодателисчитали таким надежным оплотом общества, - это элемент общественного разрушения, ибо он не отвечает своей цели: он недостаточно защищает общество. |
| The jury trifles with its functions. | Суд присяжных играет своими обязанностями. |
| The class of jurymen is divided into two parties, one averse to capital punishment; the result is a total upheaval of true equality in administration of the law. | Присяжные делятся на два лагеря, один из которых не желает более смертной казни, а отсюда следует полное нарушение равенства перед законом. |
| Parricide, a most horrible crime, is in some departments treated with leniency, while in others a common murder, so to speak, is punished with death. [There are in penal servitude twenty-three parricides who have been allowed the benefit of extenuating circumstances.] And what would happen if here in Paris, in our home district, an innocent man should be executed!" | За такое страшное преступление, как отцеубийство, выносят в одном департаменте оправдательный приговор, в то время как в другом - заурядное, так сказать, преступление карается смертью! Что было бы, если бы в нашем округе, в Париже, казнили невиновного? |
| "He is an escaped convict," said Monsieur Camusot, diffidently. | - Это беглый каторжник, - робко заметил г-н Камюзо. |
| "The Opposition and the Press would make him a paschal lamb!" cried Monsieur de Granville; "and the Opposition would enjoy white-washing him, for he is a fanatical Corsican, full of his native notions, and his murders were a Vendetta. | - Он стал бы в руках оппозиции и печати пасхальным агнцем! - воскликнул г-н де Гранвиль. - Это было бы для оппозиции главным козырем, чтобы обелить его! Скажут, что он корсиканец, фанатик обычаев своей страны, и его преступление лишь следствие вендетты!.. |
| In that island you may kill your enemy, and think yourself, and be thought, a very good man. | На этом острове принято убивать врага, и сам убийца, как и все окружающие, считают себя человеком безукоризненной чести. |
| "A thorough-paced magistrate, I tell you, is an unhappy man. | Ах, истинные судьи чрезвычайно несчастны! |
| They ought to live apart from all society, like the pontiffs of old. | Помилуйте! Они должны бы жить обособленно от общества, как некогда жрецы. |
| The world should never see them but at fixed hours, leaving their cells, grave, and old, and venerable, passing sentence like the high priests of antiquity, who combined in their person the functions of judicial and sacerdotal authority. | Свет видел бы их только в определенные часы, когда они выходят из своих келий, престарелые, почтенные, творить суд на манер первосвященников древности, объединявших собою власть судебную и власть жреческую! |
