Читать «Библиофилия и библиомания» онлайн - страница 24

*) Ibidem, стр. 17.

образом мы должны признать, что чувственность книголюба — явление хотя и патологического характера (как некоторое половое извращение), однако весьма распространенное, но у одних не развившееся и заслоненное иными условными рефлексами на ином метастазисе. Понятна отсюда, может быть, будет и меланхолия библиомана, и дряблость его воли, и узость его мысли, и его эгоцентризм. Страсть к книге начинается, как и кончается, одним и тем же: одиночеством. Одиноки были каноник и викарий, но они уже библиоманы. Мы сказали в начале Этой главы о неизвестном поэте Ибн-Ясире, который тоже был одинок, но он еще не библиоман, он не отошел от содержания книг. Крайний эгоизм книголюба, его сознание, что книг а—е го, для него и второе его я—вот—главное, что отличает библиомана как маньяка, как ненормального человека. Э^т'> положение—центральный пункт нашей главы.

Такие книголюбы, для которых, по словам А. Франса, «Библия бедняков, украшенная грубыми картинками, имеет больше очарования, 54

нежели все соблазны природы, соединенные со всей магией искусств».., представляют явление с житейской точки зрения ненормальное. Выше было дано психологическое развитие так сказать «чистого» типа библиомана. Но грани, отделяющие его от нормального уже книголюба, чрезвычайно тонки и расплывчаты. Стоит только проникнуть немного свежего воздуха в скрытую сокровищницу книжной коллекции такого библиомана: внезапные переиздания раритетов, появление других экземпляров того же издания, неодобрительная критика со стороны знатоков, соревнование из зависти с каким нибудь хвастливым книголюбом, собирающим сокровища на показ, уже меняет все дело. Отвлечение на довольно продолжительное время от своих коллекций, жизнь среди природы, лицом к непосредственному ее лику, созерцание не золотых цветов на корешках любимых библиоманами переплетов XVIII века, а наслаждение подлинными лилиями и туберозами, свежесть полей и аромат лугов возвращают библиомана к реальной жизни и освобождают его от рабства, ибо прав Декюрэ, сказавший, что «библиофил владеет книгами, книги владеют библиоманами». И еще прав А. Франс, говоря: «недурно собирать коллекции, но еще лучше предпринимать прогулки (op. cit., стр. 20). И тот «тщеславный библиоман», о котором пишет Лакруа и который собирает на показ роскошные издания с миниатюрами, книги на пергамене и веленевой бумаге, который стремится, чтобы все говорили о красоте и порядке его библиотеки—это уже вполне нормальный человек. Он, правда, часто не читает своих книг, поддерживает интимные связи с известным антикваром, более сведущим, чем владелец коллекции, получающий от него новые предметы своей гордости; этот книголюб показывает свои достопримечательности всем: спортсменам, детям, банкирам и женщинам, не задумываясь, понимают ли они его книги, но интересуясь только тем лишь, чтобы все достаточно удивлялись и хвалили...—все же от такого «библиомана» X до почтенных имен гр. Залусского, Румянцева, Дашкова и т. д. право не большое, хотя и разное, расстояние. Для этого библиомана книга уже не самоцель, а некоторое средство для чего то другого, для славы, карьеры, а потом, может быть, с переменой обстоятельств, и для просвещения масс и «широкой публики». Библиоман, никогда не расставаясь с книгой, вечно стремится к накоплению книг. Вследствие болезненной мании священник Тиниус из Позерны превращается в вора и убийцу; некто Аймон (XYI в.) ради книг и их похищения два раза меняет свою веру *); немецкий доктор богословия Алоизий Пихлер похищает тысячи книг из Росс. Публ. Библиотеки ^{). Но немало случаев бывает, когда присвоение книг является уделом совершенно нормальных, никакой манией не одержимых интеллигентных людей, отчаявшихся достать нужную им книгу: зачисление таковых в разряд библиоманов также неправильно, как}