| Parting, in fact, is utterly impossible. The one who has begun the quarrel and separated will be the first to fall ill and even die, perhaps, if the separation comes off. | Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй, умрет, если это случится. |
| I know for a positive fact that several times Stepan Trofimovitch has jumped up from the sofa and beaten the wall with his fists after the most intimate and emotional t?te-?-t?te with Varvara Petrovna. | Я положительно знаю, что Степан Трофимович несколько раз, и иногда после самых интимных излияний глаз на глаз с Варварой Петровной, по уходе ее вдруг вскакивал с дивана и начинал колотить кулаками в стену. |
| This proceeding was by no means an empty symbol; indeed, on one occasion, he broke some plaster off the wall. | Происходило это без малейшей аллегории, так даже, что однажды отбил от стены штукатурку. |
| It may be asked how I come to know such delicate details. | Может быть, спросят: как мог я узнать такую тонкую подробность? |
| What if I were myself a witness of it? | А что, если я сам бывал свидетелем? |
| What if Stepan Trofimovitch himself has, on more than one occasion, sobbed on my shoulder while he described to me in lurid colours all his most secret feelings. (And what was there he did not say at such times!) But what almost always happened after these tearful outbreaks was that next day he was ready to crucify himself for his ingratitude. He would send for me in a hurry or run over to see me simply to assure me that Varvara Petrovna was "an angel of honour and delicacy, while he was very much the opposite." | Что, если сам Степан Трофимович неоднократно рыдал на моем плече, в ярких красках рисуя предо мной всю свою подноготную? (И уж чего-чего при этом не говорил!) Но вот что случалось почти всегда после этих рыданий: назавтра он уже готов был распять самого себя за неблагодарность; поспешно призывал меня к себе или прибегал ко мне сам, единственно чтобы возвестить мне, что Варвара Петровна "ангел чести и деликатности, а он совершенно противоположное". |
| He did not only run to confide in me, but, on more than one occasion, described it all to her in the most eloquent letter, and wrote a full signed confession that no longer ago than the day before he had told an outsider that she kept him out of vanity, that she was envious of his talents and erudition, that she hated him and was only afraid to express her hatred openly, dreading that he would leave her and so damage her literary reputation, that this drove him to self-contempt, and he was resolved to die a violent death, and that he was waiting for the final word from her which would decide everything, and so on and so on in the same style. | Он не только ко мне прибегал, но неоднократно описывал всё это ей самой в красноречивейших письмах и признавался ей, за своею полною подписью, что не далее как, например, вчера он рассказывал постороннему лицу, что она держит его из тщеславия, завидует его учености и талантам; ненавидит его и боится только выказать свою ненависть явно, в страхе, чтоб он не ушел от нее и тем не повредил ее литературной репутации; что вследствие этого он себя презирает и решился погибнуть насильственною смертью, а от нее ждет последнего слова, которое всё решит, и пр., и пр., всё в этом роде. |
| You can fancy after this what an hysterical pitch the nervous outbreaks of this most innocent of all fifty-year-old infants sometimes reached! | Можно представить после этого, до какой истерики доходили иногда нервные взрывы этого невиннейшего из всех пятидесятилетних младенцев! |
| I once read one of these letters after some quarrel between them, arising from a trivial matter, but growing venomous as it went on. | Я сам однажды читал одно из таковых его писем, после какой-то между ними ссоры, из-за ничтожной причины, но ядовитой по выполнению. |
| I was horrified and besought him not to send it. | Я ужаснулся и умолял не посылать письма. |
| "I must... more honourable... duty... I shall die if I don't confess everything, everything!" he answered almost in delirium, and he did send the letter. | -Нельзя... честнее... долг... я умру, если не признаюсь ей во всем, во всем! - отвечал он чуть не в горячке и послал-таки письмо. |
