| Anyone's welcome to it." And his jaw twitched impatiently from the incessant gnawing toothache, that prevented him from even speaking with a natural expression. | Кому-нибудь пригодится. -- И он сделал нетерпеливое движение скулой от неперестающей, ноющей боли зуба, мешавшей ему даже говорить с тем выражением, с которым он хотел. |
| "You will become another man, I predict," said Sergey Ivanovitch, feeling touched. "To deliver one's brother-men from bondage is an aim worth death and life. | -- Вы возродитесь, предсказываю вам, -- сказал Сергей Иванович, чувствуя себя тронутым. -Избавление своих братьев от ига есть цель, достойная и смерти и жизни. |
| God grant you success outwardly--and inwardly peace," he added, and he held out his hand. | Дай вам бог успеха внешнего -- и внутреннего мира, -- прибавил он и протянул руку. |
| Vronsky warmly pressed his outstretched hand. | Вронский крепко пожал протянутую руку Сергея Ивановича. |
| "Yes, as a weapon I may be of some use. | -- Да, как орудие, я могу годиться на что-нибудь. |
| But as a man, I'm a wreck," he jerked out. | Но, как человек, я -- развалина, -- с расстановкой проговорил он. |
| He could hardly speak for the throbbing ache in his strong teeth, that were like rows of ivory in his mouth. | Щемящая боль крепкого зуба, наполнявшая слюною его рот, мешала ему говорить. |
| He was silent, and his eyes rested on the wheels of the tender, slowly and smoothly rolling along the rails. | Он замолк, вглядываясь в колеса медленно и гладко подкатывавшегося по рельсам тендера. |
| And all at once a different pain, not an ache, but an inner trouble, that set his whole being in anguish, made him for an instant forget his toothache. | И вдруг совершенно другая, не боль, а общая мучительная внутренняя неловкость заставила его забыть на мгновение боль зуба. |
| As he glanced at the tender and the rails, under the influence of the conversation with a friend he had not met since his misfortune, he suddenly recalled _her_--that is, what was left of her when he had run like one distraught into the cloak room of the railway station--on the table, shamelessly sprawling out among strangers, the bloodstained body so lately full of life; the head unhurt dropping back with its weight of hair, and the curling tresses about the temples, and the exquisite face, with red, half-opened mouth, the strange, fixed expression, piteous on the lips and awful in the still open eyes, that seemed to utter that fearful phrase--that he would be sorry for it—that she had said when they were quarreling. | При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губах и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово -- о том, что он раскается, -- которое она во время ссоры сказала ему. |
| And he tried to think of her as she was when he met her the first time, at a railway station too, mysterious, exquisite, loving, seeking and giving happiness, and not cruelly revengeful as he remembered her on that last moment. | И он старался вспомнить ее такою, какою она была тогда, когда он в первый раз встретил ее тоже на станции, таинственною, прелестной, любящею, ищущею и дающею счастье, а не жестоко-мстительною, какою она вспоминалась ему в последнюю минуту. |
| He tried to recall his best moments with her, but those moments were poisoned forever. | Он старался вспоминать лучшие минуты с нею, но эти минуты были навсегда отравлены. |
