Читать «Ада, или Радости страсти (Часть 1)» онлайн - страница 154

Ван спросил:

- При каком условии?

- При том, что тебя уже не поджидает точно такая же в гараже Георга на Ранта-роуд.

- Тебе, Ада, скоро придется вжикать в одиночестве, - продолжал он. - В конце каникул я собираюсь умыкнуть Маскодагаму в Париж. "Qui что-то sur son front, en accuse la beaute!"

Так и тянулась эта незначащая болтовня. У кого из нас не ютятся в мрачных пропастях сознания яркие воспоминания подобного рода? Кто не съеживался и не закрывал руками лицо, столкнувшись со злобным взглядом своего живописного прошлого? Кто в испуге и одиночестве долгой ночи...

- Что это было? - вскричала Марина, которую кэрлетические бури пугали даже сильнее, чем антиалабористов округа Ладора.

- Зарница, - предположил Ван.

- Ежели вам угодно знать мое мнение, - сказал Демон, разворачиваясь на стуле и вглядываясь в волнующиеся занавеси, - это была фотовспышка. Как-никак меж нами присутствует прославленная актриса и сенсационный акробат.

Ада подбежала к окну. Под мечущимися в тревоге магнолиями стоял, нацелив камеру на безобидное, веселое семейство, бледный мальчишка с двумя разинувшими рот горничными по бокам. Впрочем, то был всего лишь ночной мираж, явление в июле обычное. Никто не делал снимков, разве один лишь Перун, неудобосказуемый бог грозы. Марина в ожидании грома шевелила губами, про себя перебирая секунды, - словно молясь или подсчитывая пульс тяжелобольного. Предполагалось, что каждый сердечный удар отмеряет милю непроглядной ночи, отделяющую живое сердце от обреченного овчара, уже убитого где-то - о, далеко, далеко отсюда - на вершине горы. Гром наконец раскатился, но глухо. Вторая вспышка выявила анатомию балконного окна.

Ада вернулась на место. Ван поднял ее слетевшую под стул салфетку, успев, пока нагибался и разгибался, чиркнуть виском по Адиному колену.

- Нельзя ли мне получить еще немного Петерсонова рябчика, Tetrastes bonasia windriverensis? - величественно осведомилась она.

Марина позвонила в небольшой бронзовый колокольчик. Демон, коснувшись ладонью Адиной спины, попросил передать ему эту пробудившую в нем кое-какие воспоминания вещицу. Ада, порывисто изогнувшись, исполнила его просьбу. Вставив в глазницу монокль и приглушив благовест памяти, Демон осмотрел колоколец; нет, это не тот, что некогда стоял на подносике у постели в сумрачном шале доктора Лапинэ; этот даже не в Швейцарии сделан - всего лишь еще одно благозвучное переложение, с полувзгляда на оригинал обнаруживающее всю грубость совершенного переводчиком подлога.

Увы, бедная птица не пережила "оказанных ей почестей" и, после краткого совещания с Бутелленом, рядом с asperges en branches137, которые смаковали все прочие, на тарелке молодой госпожи появился не вполне уместный, но более чем съедобный кусок арлезианской колбасы. Что-то вроде благоговейного испуга вызывало в стороннем наблюдателе удовольствие, с которым она и Демон совершенно одинаково изгибали лоснистые губы, поднося к ним из некой небесной выси роскошного родича скромной лилии долин, которого они держали за стебель пальцами, одинаково сложенными в щепоть - словно для "троеперстного знамения", за неприятие коего (смехотворная схизма, требующая, чтобы конец большого пальца непременно отстоял на вершок от конца указательного) одни русские люди всего два столетия назад заживо жгли других на берегах Великого Невольничьего озера. Ван вспомнил, как близкий друг его учителя, образованный, но жеманно-щепетильный Семен Афанасьевич Венгеров (1855-1954), в ту пору бывший еще молодым доцентом, но уже прославленным пушкинистом, говаривал, что единственный вульгарный пассаж в сочинениях его любимого автора - это содержащееся в незавершенной главе "Евгения Онегина" описание приличной лишь каннибалам радости обжорливых молодых людей, выдирающих "живых и жирных" устриц из их "раковин". Впрочем, "на вкус, на цвет", как дважды и оба раза неверно переводит ходовую французскую фразу ("chacun a son gout"138) английский автор Ричард Леонард Черчилль в своем романе "Достойный и добрый человек", посвященном одному крымскому хану, некогда любимому репортерами и политиками, - так во всяком случае утверждал язвительный и пристрастный Гийом Монпарнасс, о новообретенной славе которого Ада, макая в чашу с водой перевернутый венчик правой кисти, принялась рассказывать Демону, исполнявшему тот же обряд и точно с таким же изяществом.