Читать ««Рублевский» жанр нашей литературы» онлайн - страница 13
Елена Чижевская
Получается, что лучше всего бывает тогда, когда религии и конфессии просто мирно сосуществуют — без кровавых «разборок» за обладание истиной. С чем не могут разобраться люди — разберется Господь...
Удачно разнообразят картину жизни второй половины XVIII века этнографические зарисовки — местные обычаи, верования и суеверия. Вот на перекрестке дорог «скособоченный крест с остатками оброчного рушника, лет двадцать назад сотканного девушкой, опасающейся, что не поведут к венцу или что не вернется из славного королевского войска ее милый...». В корчме «от городенцев явственно несло козлиным салом, которым простолюдины, отправляясь в путь, смазывают одежду от паразитов». А вот менские школяры обсуждают, «где взять... физалис и жир дельфина. Потому что если слепить из смеси этих веществ зерна, подержать над огнем, разведенным на коровьем навозе, и дым от этой радости заполнит помещение, то все, кто находится там, покажутся друг другу великанами в облике коней и слонов. Вот бы такое чудо сотворить на занятиях по латыни!» И многое другое, не менее колоритное...
Вот то, что хотелось кратко отметить по содержанию романного цикла Л. Рублевской.
Теперь — несколько слов о его форме.
О некоторых авторских приемах уже упоминалось «по ходу дела» — они способствуют живому, непосредственному восприятию текста.
Исключительно точны речевые характеристики героев. Четко выстроена и пересыпана научными терминами речь ученых — Лёдника и Пфальцмана, даже когда они едко поддевают друг друга. Высокопарна грамотная речь магната — если, конечно, не задеть его за живое... Речь смекалистого Прантиша может быть какой угодно — в зависимости от того, с кем, когда и о чем идет разговор... А острый язык разъяренной корчмарихи и вовсе творит чудеса: «Ой, горе мне, да чтоб подо мной земля треснула — не было тут никаких бандитов... чтоб из вас черная юшка полилась... чтоб вы брюхом ездили да промеж ушей ветер свистал...» И корчмаровна растет достойной преемницей матери: «Всю корчму перевернули... чтоб их потроха на заборе сохли...»
И здесь же, рядом с такими «глубоко народными» выражениями, встречаются латинские фразы. Латынь была международным языком богословов и ученых; студенты и даже школяры могли при случае «блеснуть образованностью». Поэтому вкрапление латинских фраз в соответствующие диалоги выглядит совершенно оправданным. Иногда латинская цитата создает и комический эффект: так, Прантиш, намереваясь наврать с три короба, подводит под это «научную базу»: «Homo semper in ore aluid fert, aluid cogitat» («Человек всегда одно говорит, а другое думает»).
Даже нескольких приведенных в этом очерке цитат достаточно, чтобы оценить богатство и образность авторского языка. (Первая книга цикла переведена на русский язык Павлом Ляхновичем, и очень удачно. Остальные пока существуют только в белорусском оригинале, а взятые из них некоторые цитаты переведены для этого очерка.) Прежде всего, это настоящий белорусский язык (и литературный, и народный его пласты), добытый автором неведомо из каких глубин генетической памяти.
