Читать ««На пороге как бы двойного бытия...». О творчестве И. А. Гончарова и его современников» онлайн - страница 225

Часть II. Современники И. А. Гончарова

явное несовпадение с принципами «физиологии», принципами, которые в 1845 г. получили мощную реализацию в сборнике «Физиология Петербурга», вышедшем под редакцией Н. А. Некрасова.

Зотовский «зевака» стремится уйти от очерковой описательности, более того, он — в этом, очевидно, сказался опыт пушкинского «Путешествия в Арзрум» — направляет свои усилия на то, чтобы переосмыслить действительность.

«…В ожидании благосклонного внимания читателя пройдем по Петербургу неофициальным образом. В тех географиях, где города очень удачно обозначаются одним эпитетом, как например: Париж — город великолепный, Лондон — обширный, Вена — промышленный, Мадрид — красивый, Москва — древний, Петербург назван регулярным. Не правда ли, как по одному прилагательному вы тотчас узнали существенное отличие одной столицы от другой и никогда не смешаете Парижа с Веной и Москвы с Лондоном? И сам Петербург — как удачно он определен одним словом. Разве не главная черта его та, что он регулярен? Разве есть что-нибудь на свете важнее регулярности? Взгляните, в какую удивительную линию вытянуты все улицы его!»

Процитировав этот отрывок, Александр Блок восторженно заметил:

«Кто писал это? — Точно Андрей Белый, автор романа “Петербург”; но Андрей Белый, вероятно, не знает ничего о существовании “зеваки” сороковых годов. Очевидно, Петербург “Медного всадника” и “Пиковой дамы”, “Шинели” и “Носа”, “Двойника” и “Преступления и наказа ния” — всё тот же, который внушил вышеупомянутые заметки — некоем у зеваке и сумбурный роман с отпечатком гениальности — Андрею Белому. Не странно ли все-таки, что об одном и том же думали русские люди двадцатых, тридцатых, сороковых… девяностых годов и первого десятилетия нашего века?»[613]

Наблюдение давнее и верное: роман и повесть натуральной школы во второй половине 1840-х гг. отводят русскую литературу от опасности повального дагерротипирования. Это в свое время чутко уловил Ап. Григорьев, заговоривший о «сентиментальном натурализме». Но очерк 1840-х гг. по творческим установкам неоднороден. «Физиологии» на авансцене, но они не закрывают всю сцену.

Очерк Ап. Григорьева «Москва и Петербург: Заметки зеваки» имеет подзаголовок «Вечер и ночь кочующего варяга в Москве и Петербурге». «Варяг» здесь значит «чужой», не знающий домашнего пристанища, как сказано, не имеющий «части в семейном самоваре»[614]. Резко заявленная позиция рассказчика — готовность «зевать на все»:

«Мои заметки в полном смысле — впечатления зеваки, не французского фланера, который фланирует для того, чтобы видеть и замечать, потому что живет гораздо более жизнию других, чем собственною, — не немца-путешественника, который и смотрит-то на что-нибудь не иначе, как с научною целию, — не англичанина-туриста, который возит всюду только самого себя и показывает только собственную особу, — нет, это беспритязательные, простые заметки русского зеваки, зевающего часто для того, чтобы зевать, зевать на все — и на собственную лень, и на чужую деятельность. Зевота как искусство для искусства, искусство само по себе служащее целию — найдено только русской природой…»[615]