Читать «Immoralist. Кризис полудня» онлайн - страница 99

Я до сих пор разбиваю абрикосовые косточки камнем — но теперь на московском асфальте. Покупаю вареную кукурузу за углом московской улицы так же, как покупал ее за углом соседнего дома — давно, в городе, имени которого уже нет, в детстве, которого не будет. Мой город звали иначе. Мой мир был конечен.

Как я хочу вернуться. Как я боюсь вернуться.

Но я вернусь.

Когда-нибудь придет май, и я приеду. Я приеду для того, чтобы ты перестала мне сниться, Молдавия.

***

Без одной минуты полдень. Солнечный свет выхватывает из пустоты пылинки — они висят в воздухе и, кажется, не осядут никогда. Но они все-таки оседают — корешки книг потускнели. Может быть, пылинки опускаются, когда солнце перестает светить?

Щелчок — вдох — выдох, тысяча пылинок в бронхи, похожая на самолетный след дымная полоса — в солнечный поток. В ясный день самые обычные вещи видны слишком хорошо. В отблескивающем светло-желтом паркете отражается комната — не просторная, а пустая.

Я не люблю это время с детства — мне всегда становилось тошно, сигнал точного времени распирал меня пульсирующим ожиданием тоски. Я позже узнал, что родился — в полдень.

— А знаешь, все еще будет, — поет в никуда слепой, равнодушной к слушателям певицей радиоточка.

— У тебя все уже было, — цинично шевелит губами под шипение аэратора золотая рыбка.

Рыбку жена забирать не стала. Она вообще почти ничего не забрала, комната казалась пустой и два года назад, до ее ухода. Мы с ранней юности стали жить по углам, наспех, в постоянных переездах, и инстинкт обустройства места не успел развиться, а после и вовсе зачах. И уже в своей квартире так и осталась атмосфера снятой комнаты — обычная для кочевых людей среднего возраста атмосфера жизни «на потом». Новая мебель — потом, забрать у родителей доставшееся от дедушки столовое серебро — потом, поменять плиту — потом, дети — потом, когда...

Мебель обновляется по мере разваливания, из серебряной стопки восемнадцатого века племянник отлил печатку, плита еще работает, поэтому внешний вид ей прощается. В кресле

мнется дорогой костюм, на костюме свил гнездо кот. Химчистка в том же доме, но вытряхнуть кота из костюма не доходят руки. В углу красивыми параллельными рядами сохнут водоросли — кот проявляет интерес к абстракционизму, вылавливая из аквариума зелень и художественно раскладывая ее по полу. К рыбке кот равнодушен. Рыбка равнодушна ко всему. Мои пьяные попытки приучить ее к воздуху ни к чему не привели — она по-прежнему отказывается выбираться из аквариума по утрам и скакать по моей подушке с криками «папа, папа!». Ладно, как-нибудь потом.

Девочка, которая моет мою посуду и умеет обращаться с моей стиральной машиной, убежала в институт. Она опять спросила утром, люблю ли я ее, я опять улыбнулся в ответ. Я отвечу ей «нет» — но потом. Она будет мучиться, плакать в ванной, у меня вырастет чувство вины размером с ногу, а сейчас я не готов. Лучше, как есть — вымытая посуда, минет вечером, моя уклончивая улыбка утром.