Читать «Философия человека в творчестве Ф. Достоевского» онлайн - страница 6

единство человека и Бога, что ведет к признанию человека потенциально божественным существом, способным к бесконечному совершенствованию. Именно такое возвышение человека до Бога и было главным, «революционным» деянием Иисуса Христа, его благой вестью. При этом даже признание относительной греховности человека не препятствовало представлению о его совершенстве, поскольку грех был полностью искуплен голгофской жертвой Христа. Жертва Христа по своему смыслу имеет значение устранения греха, восстановления божественной природы человека и мира: «...чтобы не страдал человек — Спаситель пострадал; чтобы, маленький и слабосильный, он не гнулся под грехом, — Спаситель тяжесть мирового греха взял на Себя; человек стал сейчас же через это абсолютно безгрешен, свободен от первородного греха и способен к греху лишь личному, у каждого своему ничтожненькому и легонькому, затираемому легко же добрым (малейшим) делом»³. И даже более того: «...единый наш грех после Спасителя и состоит в гипотезе, что мы еще грешны, все-таки не святы. Мы — святы: вот подлинный восторг христианина; мы — свободны (так и учили Апостолы) не внешнею независимостью, но внутреннею — от греха. Мы — в раю (душою): вот самоощущение человека, да и всей твари, с секунды, как изглаголилось на Голгофе: “жажду”»⁴.

Однако в «темном» христианстве церкви грех оказался сильнее Голгофы, сама Голгофа предстала только как страдания Христа, которые каждый должен разделить с Ним, а не как спасение для всех: «...именно в момент “Голгофы” образовалось в христианстве неумолимое искание страданий <...> люди слились не с Спасителем в Гефсиманской Его молитве, но именно с иудеями в их вопле: “Распни Его”. Юда-изм, иудейские крики; величайший излом сознания в истории. <...> через этот излом мысли все “дело” Иисуса, весь “акт искупления” прошел мимо человека и рухнул в какую-то бездну, в пустоту — никого и ничего не спасая (“не захотели сами спасения”, “со Христом — в темнице”)»⁵. Именно этот «излом» стал определять суть христианства в Средние века.

«Поднялась жгучая и острая идея вины, греха, страдания. Мир разделился и противоположился. “Небо” по-прежнему создано Богом; но “земля”, земное, неизменное, обыкновенное, если и не прямо, то косвенно, стало признаваться тварью диавола. Люди разделились на святых и грешных, очищаемых и очищающих, прощаемых и прощающих»⁶.

Описанное Розановым «темное» христианство это и есть средневековое церковное христианство, в котором главным, вопреки исходному смыслу учения Иисуса Христа, стало отделение человека от Бога с помощью идеи неискоренимого греха. Оно стало основой того средневекового самоощущения человека, о котором говорилось выше и которое на самом деле не ограничилось только Средними веками, но сохранилось и в последующей истории, вплоть до наших дней — главным образом, в силу сохранявшегося духовного диктата церкви. Уже в конце XX в. об этих же недостатках церковного христианства, основываясь на работах Ф. Ницше, Вл. Соловьева и В. Розанова, выразительно писал В. Бибихин, один из самых глубоких религиозных мыслителей современной эпохи: «Главная ошибка церкви в том, что она отодвинула Бога в слишком трансцендентную даль. Если Бога нет, то все позволено. Но еще вернее будет сказать, что если Бог неприступен в своей вечности, то на долю человека остается холодное одиночество. Абсолютное Божество парит на такой высоте, что для земного взора сливается с ничто. Трансцен-денция эвакуировала Бога из мира и тем релятивизировала все здесь. Раз все одинаково далеко от его бесконечности, все одинаково ничтожно. <...> Важная тема христианской догматики, первородная греховность человека, усилиями поколений проповедников укоренилась в массовом сознании в виде обреченного чувства, что все дела людей скрывают в себе роковую гниль. Человек заранее пойман в сети зла, и все что делается на земле, заранее осуждено уже тем, что бесконечно удалено от трансцендентного Бога»⁷.