Читать «Голос и ничего больше» онлайн - страница 164

Голос Жозефины представляет иную проблему: возникновение другого вида голоса в рамках общества, управляемого законом; голоса, который не является голосом закона, хотя и может показать-

ся, что их невозможно разделить. Голос Жозефины наделен особой властью внутри этой абсолютно немузыкальной расы мышей¹². Что же особенного в голосе Жозефины?

А в узком кругу мы откровенно признаемся друг другу, что пение Жозефины как пение не представляет собой ничего из ряда вон выходящего. Но может быть, это вообще не пение? <... > Может быть, это все-таки только свист <pfeifen> ? А вот уж свис-теть-то мы все умеем, это ведь и есть собственно художественное умение нашего народа или, скорее даже, не умение, а некая характерная форма самовыражения. Мы все свистим, однако никому не приходит в голову выдавать это за искусство; мы свистим, не обращая на это внимания, да и просто не замечая этого; среди нас много даже таких, которые вообще не знают, что этот свист — один из признаков нашей самобытности. <... > Жозефина не поет, а только свистит, да при этом еще, может быть, — мне, по крайней мере, так кажется — почти не выходит за рамки обычного свиста...¹³

Жозефина просто свистит, она свистит, как это постоянно делают все мыши, хотя и менее законченно по сравнению с остальными: «свист — это язык нашего народа»¹⁴, то есть речь без значения. Однако ее пение завораживает, это не обычный голос, хотя его и невозможно отличить от других при помощи какой-либо положительной черты. Как только она начинает петь — а делает она это в непредвиденных местах и в неожиданное время, посреди улицы, где угодно — тут же образуется толпа и слушает, совершенно зачарованная. Таким образом, самый банальный свист вдруг возведен в особый ранг, вся его власть покоится на месте, которое он занимает, как в лакановском определении сублимации: «возвести объект в достоинство Вещи»¹⁵. Жозефина может сколько угодно быть убежденной, что ее голос особенный, но он не может быть отличен от какого-либо другого. Рассказ написан в 1924 году, через десять лет после того, как Дюшан выставил свое «Велосипедное колесо» (1913), обычное велосипедное колесо, этот объект искусства загадочным образом походит на любое другое велосипедное колесо. Как написал Жерар Вайцман, Дюшан заново изобретает колесо для XX века¹⁶. Происходит акт чистого creatio ex nihilo