Читать «Голос и ничего больше» онлайн - страница 166

Но в своей роли артистки она также является капризной дивой, перед нами разворачивается целая комедия с притязаниями на свои права. Она желает быть освобожденной от работы, требует специальных привилегий, работа якобы вредит ее голосу, она хочет, чтобы ей оказывались почести за ее заслуги, чтобы ей было отведено особое место. Она «хочет, чтобы ею не просто восхищались — само восхищение ее не волнует, — она хочет, чтобы ею восхищались именно так, как она того хочет»²¹. Но народ, несмотря на всеобщее

уважение в ее адрес, ничего не хочет слышать, он продолжает быть бесстрастным в своем суждении — он уважает ее, но хочет, чтобы она оставалась одной из них. Так разыгрывается целый фарс творческой личности, которая не оценена по достоинству, она не получает всех лавров, которые, по ее мнению, ей принадлежат, она инсценирует гротескный спектакль о гении, непонятом своими современниками. Из протеста она объявила, что сократит свои колоратуры, что послужит им уроком, и, возможно, она это сделала, но никто этого не заметил. Она продолжает придумывать всевозможные капризы, позволяет себя умолять и сдается лишь скрепя сердце. Мы становимся свидетелями комедии раненного нарциссизма, гигантомании, раздутого эго, высокой миссии помпезного призвания художника. Так, однажды она действительно перестает петь, будучи твердо уверенной, что это повлечет за собой огромный скандал, но никому нет никакого дела, все идут, как обычно, по своим делам, не замечая отсутствия, то есть не замечая отсутствия отсутствия, недостатка разрыва.

Странно, как она, такая умная, так ошибочно рассчитала, — так ошибочно, что, можно даже подумать, она вообще ничего не рассчитывала, а просто ушла в даль путем, предначертанным ей судьбой, которая в нашем мире может быть только очень печальной. И вот теперь она уклоняется даже от пения и разрушает даже ту власть над душами, которой достигла. Как она вообще могла достичь этой власти, когда она так плохо знает наши души? <... >

А вот путь Жозефины, похоже, кончается. Недалеко то время, когда раздастся и умолкнет ее последний свист. Она—всего лишь маленький эпизод в вечной истории нашего народа, и народ переживет эту утрату. <... > Так что мы, возможно, не слишком много и потеряем; Жозефина же <... > радостно затеряется в бесконечной шеренге героев нашего народа и, поскольку историей мы не занимаемся, вскоре достигнет такой степени освобождения, что будет забыта так же, как и все ее собратья*.

Вопреки ее тщеславию и гигантомании народ с легкостью может обойтись без нее, она будет забыта, от ее искусства не останется ни следа — это не народ архивариусов, и к тому же нет никакой возможности сохранить, собрать, архивировать ее искусство, которое заключается в чистом разрыве.