Читать «Голос и ничего больше» онлайн - страница 127

приимчив к литературе и скульптуре, но может сохранять дистанцию и анализировать то, как они функционируют. Тогда как музыка его не трогает, но и не позволяет удерживать дистанцию — следует ли ему поддаться ее очарованию, чтобы она поглотила его, как черная дыра? В таком случае это хорошо, что у него нет музыкального слуха, так как, если бы он у него был, то он был бы вынужден ее слушать, что было бы невыносимо⁵.

Однако его неспособность оценить музыку, каким бы ни было ее происхождение, возможно, является его преимуществом: она делает его нечувствительным по отношению к особенному и самому распространенному способу обращения с голосом, а именно к способу его эстетического восприятия и боготворения — самый высокий бастион против объекта голоса, как мы смогли увидеть. Его нечувствительность к его эстетике и соблазнительному пению сирен находит свой противовес в большой восприимчивости к слушанию голоса в другом регистре и в его способности слышать голос именно там, где друзья итальянской оперы оказываются глухими.

Если мы берем Фрейда в рамках проблемы голоса, то мы можем увидеть, что его голоса многочисленны и разного вида. Напрасными будут поиски особенной теории голоса у Фрейда, он встречает голоса в большом числе разных контекстов во все-

возможные решающие моменты, трактуя их в поучительной манере, но это не составляет какой-либо единой последовательной модели; он, скорее, оставляет нам указания, загадки и линии для следования. Здесь я обойду стороной два наиболее очевидных и чаще всего обсуждаемых случая: слышание голосов при психозе, для которого у меня не хватает компетентности, и голос сверх-я, который мы уже коротко рассмотрели. Я останусь на более элементарном уровне и постараюсь увидеть, как примирение с голосом может лежать в основании базовых озарений психоанализа. В три этапа я прослежу голос в фантазии, голос в желании и голос во влечениях. Голос как избыток, голос как отражение и голос как молчание.

Мы можем начать с предварительной и упрощенной демаркационной линии, по отношению к которой вопрос голоса может действовать как дискриминационный фактор: с одной стороны, есть бессознательное, как оно представлено в трех больших томах: «Толкование сновидений» (1900), «Психопатология обыденной жизни» (1901) и «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905), трудах, ознаменовавших начало XX века и убедительно представивших открытие психоанализа. Если бессознательное могло быть раскрыто, то только потому, что оно говорит, мы можем услышать его голос, и если оно говорит, то потому, что оно в итоге само «структурировано как язык», как постарается коротко покончить с этой длинной историей Лакан спустя полвека. С одной стороны, вместе с «Тремя очерками по теории сексуально-

сти» (1905) происходит смена сценария и обстановки, сцена вдруг оказывается занята героями другого рода, влечениями и их выдающимся качеством быть молчаливыми, stumm, немыми, как говорит Фрейд. Они вообще не говорят, а приступают к делу в тишине — их рот вовсе не закрыт, во всяком случае не в примере оральных влечений, но если их рот открыт, то не для того, чтобы говорить. (Есть или говорить — Делёз подробно остановится на этой дилемме, к которой мы еще вернемся.)