Читать «Золотые миры (Избранное)» онлайн - страница 112

Ирина Николаевна Кнорринг

Молчу и стыну в тишине пустой

И сдавлен мозг цепями дум унылых,

Как будто полон дом нечистой силы

И завелся в камине домовой.

Шуршит обоями, стучит по крыше,

Ползёт в углу мохнатым пауком…

В осенней мгле шаги как будто слышу,

Но где-то бесконечно далеко.

Я подожду, пусть тихий ливень хлынет

Мне хорошо в осеннем полусне.

Мохнатый домовой сидит в камине

И неутешно плачет обо мне.

9/ X, 1925

«Над гулким грохотом бульваров…»

Над гулким грохотом бульваров

Часы звонят на башне девять раз.

В намокших, скользких тротуарах

Отсвечивает лиловатый газ.

Роняет небо мелкий дождик

И виснет дождь разорванным шатром,

И, путаясь в толпе, прохожий

Спешит на красный огонёк метро.

А там, над грудою ступенек,

Засаленной рукой сгребая пыль,

На безобразные колени

Безногий молча положил костыль…

Да. Страшно знать, что спала тайна,

И вот решён неистовый вопрос

Ещё до ужаса случайным,

Седым дымком двух тонких папирос.

21/ X, 1925

«Я говорю: не знаю и не помню…»

Я говорю: не знаю и не помню,

Хочу забыть далёкие слова…

А вижу тёмную каменоломню,

И слышу, как кричит сова.

Зачем, зачем я так тревожно помню

Ту, тёмную, как ночь, каменоломню?

Тайник души мне грустно раскрывать.

А дни идут всё глуше и нелепей.

В моём портфеле есть одна тетрадь —

Одно звено тяжёлой цепи.

Нет, отчего мне страшно раскрывать

Ту роковую, синюю тетрадь?

2/ XI, 1925

«Я совсем на себя не похожа…»

Я совсем на себя не похожа,

И своих же стихов не люблю.

Безобразны изгибы дорожек

В оголившемся парке Сен-Клю.

Ну, а что же

До сих пор я упрямо люблю?

2/ XI, 1925

«Зачем ты бьёшься и тоскуешь…»

Зачем ты бьёшься и тоскуешь

И зло смеёшься над собой?

Ведь ты не первую целуешь

В тумане улицы пустой?

Ведь в глубь арабского квартала,

Таинственного, как мечта,

Тебя давно уж засосала

Пугающая темнота.

Ты жизнь увидел шумным баром

И встретил блёстками вина,

Твоя задумчивость над старым

Совсем темна, совсем пьяна.

Что ж? В скучных оргиях разгула

Пройди слепую жизнь скорей,

Пока она не обманула

Ночным безлюдьем пустырей.

3/ XI, 1925

Осень («И шумела в парке осень…»)

И шумела в парке осень

Древним шумном старых сосен,

По ночам шумела осень

В глубине пустых аллей.

Там дрожали силуэты,

И как страшные скелеты,

Трепетали силуэты

Оголённых тополей.

Лёг туман над лесом рыжим,

Ветер рвался над Парижем,

И ночами Бобка рыжий

В конуре своей визжал.

А в окне чернели прутья,

Перенизанные мутью,

И под ветром гнулись прутья

В брызгах тонкого дождя.

5/ XI, 1925

«Нет, я всегда была такой…»

Нет, я всегда была такой.

Не надо знать, ах, и не надо помнить

Тот тихий дождь, когда нас было двое,

И круг от лампы в полутёмной комнате.

В те дни тяжёлый луч бросал закат

В пустые шапки тонконогих сосен.

И, как сейчас, душа была измята

Землёй и небом мутной осени.

13/ XI, 1925

«Нет, я всегда была такой…»

…Пуст кинематограф Гарибальди.

На канале блещут огоньки.