Читать «Золотые миры (Избранное)» онлайн - страница 114

Ирина Николаевна Кнорринг

Его столетия проплыли.

Хранит музей Карнавале

Его таинственные были.

Ревниво сберегая дни,

Залитые мечтой и кровью,

На Сен-Мишель стоит Клюни,

Хранилище средневековья.

Хранят преданья старины,

Традиции веков сожжённых,

Былым величием полны,

Аудитории Сорбонны.

Эпоха пламенной зари,

Красивых слов и гильотины,

Подвалами Консьержери

Кричит о славном и о сильном.

И — символ гордого «всегда»,

Над тёмным ларем букиниста

Две серых башни Нотр-Дам,

Как два крыла на небе мглистом

II. «Над рекой, под мостом, над бульварами…»

Над рекой, под мостом, над бульварами

Лиловеют во мгле фонари,

И идут прохожие парами

Мимо тёмного Тюльери.

Мрачны зданья с тёмными нишами,

И чернеют выступы стен.

В час, когда трепещет над крышами

Семь сверкающих букв Ситроен.

И сгребая огни и улицы,

И вливаясь в гулкий аккорд,

Всё грохочет, блестит и кружится

Заводная игрушка — Конкорд.

30/ XI, 1925

«Мы бездомные, глупые дети…»

Мы бездомные, глупые дети

Из далёкой, далёкой страны.

На холодном, на мглистом рассвете

Нам не снятся красивые сны.

И блуждаем мы, злые, больные —

Повторяя чужие слова,

Что себя бережём для России,

Что Россия, как будто, жива.

Мы в душе — и не ждём, и не верим,

По привычке — и верим, и ждём.

Ведь приятно грустить о потере

Под холодным и мутным дождём.

Но протянутся десятилетья,

За весною считая весну.

Мы — бездомные, глупые дети,

Возвратимся в родную страну.

Без надежды, без света, без силы,

Научённые долго молчать,

В край чужой, не понятный, не милый,

Мы покорно придём умирать.

7/ XII, 1925

«Кто не помнит сказку о Синей Птице?..»

Кто не помнит сказку о Синей Птице?

Кто не любит нежность старинных песен?

Счастливому в свете радость снится,

Счастливому мир и глух и тесен.

А я вот не знаю такого слова,

И некуда мне теперь стремиться.

И нет у меня ничего святого,

И я не пойду за Синей Птицей.

7/ XII, 1925

«Наш век сухой. Наш век — пора молчанья…»

Наш век сухой. Наш век — пора молчанья.

Разорваны Гарольдовы плащи.

Нет патетического восклицанья,

И женственность не трогает мужчин.

Наш век такой, что судорогами пальцев

Измято всё, сплетённое мечтой,

И хочется невесело смеяться

Над Богом, над любовью, над собой.

Над нами тяготят тысячелетья,

Мы — искуплённые за их вину.

Наш век такой, что после даже дети

Не будут никогда играть в войну.

10/ XII, 1925

«Наш век сухой. Наш век — пора молчанья…»

Я ироничнее и суше,

Я злюсь, как идол металлический

Среди фарфоровых игрушек.

Н.Гумилёв

И вдруг слова о чести и о крови,

О доблести невозвратимых: дней,

Швыряя пафосом средневековья,

Звеня напевом скрещенных мечей.

Тоска о том, что жизнь смеётся глухо,

И нет любви и томных: взоров нет

И голос ласковый под самым ухом

Мне говорил: «Восторженный поэт».

А у меня ровны все дни недели,

Жизнь холодна, как ворохи камней…

Раз хочется подраться на дуэли,

Раз подвиги ещё не надоели, —

Наверно, жить и легче и светлей.

10/ XII, 1925

«Ещё мы говорим стихами…»