Читать «Золотые миры (Избранное)» онлайн - страница 113

Ирина Николаевна Кнорринг

И солёный ветер с моря гладит

Синие воротники.

Белизна арабского квартала

Кажется ещё белей.

Мы идём, и робкие шакалы

Завывают в тишине полей.

Кактусы в серебряном тумане

Вспыхивают блёстками луны,

А потом — мечтой, как на экране,

Зацветут разорванные сны.

А на завтра — вновь тоска начнётся,

Жалоба, что некуда идти…

— Жизнь моя, забрызганная солнцем,

Тихая, ненужная — прости!

13/ XI, 1925

Там («Там даль ясна и бесконечна…»)

Там даль ясна и бесконечна,

Там краски знойны и пестры,

И по долинам в душный вечер

Горят арабские костры.

Там иногда, далёко где-то

Звучит прибой взметённых волн,

Там в синих форменках кадеты

Играли весело в футбол.

Там счастье было непонятно,

И был такой же серый день,

Как те разбросанные пятна

Арабских бедных деревень.

Там безрассудные порывы

Мешались с медленной тоской.

Оттуда мир, пустой и лживый,

Казался радостной мечтой.

Там сторона моя глухая,

Где горечь дум узнала я,

Пусть ненасытная, пусть злая,

Вторая родина моя.

14/ XI, 1925

«Когда огни вечерние горят…»

Когда огни вечерние горят,

Всё делается проще и грустнее.

Скрипит перо. Шуршит колода карт.

И красный уголь в печке тлеет.

Тогда тревожно холодеет грудь,

Тогда глаза спокойны и суровы.

И хочется самой себе швырнуть

Обидное, язвительное слово.

19/ XI, 1925

«На стене легли пятном кривым…»

На стене легли пятном кривым

Тени от руки и головы.

Было тихо. За полночь далёко.

Я лежала и читала Блока.

Уж себе я не могла помочь.

Неспроста околдовала ночь

И впились недвижные ресницы

В бледные, знакомые страницы.

В этот час казалась страшной мне

Тень от полотенца на стене.

И над книгой, мертвенно лежащей,

Грудь мне раздирал упорный кашель.

И себе сказать я не могла,

Что былая радость — отцвела,

Что давно заменено другими

Несравнимое как будто имя.

24/ XI, 1925

«Я старости боюсь — не смерти…»

Я старости боюсь — не смерти,

Той, медленной, как бред, поры,

Когда озлобленное сердце

Устанет от пустой игры.

Когда в волненьях жизни грубой

Ум станет властен над душой

И мудрость перекосит губы

Усмешкой медленной и злой.

Когда тревога впечатлений

Сухой души не опалит

Ни очертаньем лунной тени,

Но бодрым запахом земли.

Когда вопросов гулкий ропот,

Ошибки, грёзы и печаль

Заменит равнодушный опыт

И уж привычная мораль.

Когда года смотреть научат

На всё с надменной высоты,

И станет мир наивно-скучным,

Совсем понятным и простым.

И жизнь польётся без ошибки,

Без впечатлений и тревог,

Лишь в снисходительной улыбке —

Чуть уловимый холодок..

24/ XI, 1925

«Нет больше слов о жизни новой…»

Нет больше слов о жизни новой —

Есть холодок в груди.

Уже звучит тоской суровой

Чуть слышное — не жди!

Земля не стала светлым раем,

Не расцвели цветы.

Нас жизнь коснулась самым краем,

И мы её не понимаем,

Ни я, ни ты.

30 / XI, 1925

24/ XI, 1925

Стихи о Париже

I. «В туманно-серой, душной мгле…»

В туманно-серой, душной мгле