Читать «Вполголоса» онлайн - страница 42

Всех героинь шекспировских трагедий

Я вижу в Вас.

Вас, юная трагическая леди,

Никто не спас!

Вы так устали повторять любовный

Речитатив!

Чугунный обод на руке бескровной — Красноречив!

Я Вас люблю. — Как грозовая туча

Над Вами — грех —

За то, что Вы язвительны и жгучи

И лучше всех,

За то, что мы, что наши жизни — разны

Во тьме дорог, За Ваши вдохновенные соблазны И темный рок,

За то, что Вам, мой демон крутолобый, Скажу прости,

За то, что Вас — хоть разорвись над гробом! —

Уж не спасти!

За эту дрожь, за то — что — неужели Мне снится сон? —

За эту ироническую прелесть, Что Вы — не он.

Много об этом есть в цветаевских дневниках и письмах, в прозе последующих лет, явно продолжающей незавершенный спор. Упоминают об их ярком романе и современники. Пар-нок оказалась самой скупой на слова: она посвятила этой любви не более трех стихотворений.

Почему их встреча была предопределенной? О чем они спорили, за какое первенство боролись? Какой след оставила каждая в творчестве другой? Есть ли «совместные» произведения, написанные в тандеме? На эти темы можно и нужно говорить, если не бояться коктебельского «списка отданного в стирку белья» (так в литературоведении овеществилась метафора житейского любопытства). Между прочим, историки русской литературы XIX века давно научились смотреть «поверх грязного белья» и, не нарушая научного и общечеловеческого этикета, толковать о ментальных отношениях, всегда бывших для отечественной словесности непраздным делом. Цветаевой и Парнок в этом смысле пока не повезло.

Интересно, что Парнок как поэт избежала влияния Цветаевой и никогда ей не подражала — впрочем, как избежала она и влияния популярных поэтов-символистов, акмеистов, футуристов, то есть «кори», «свинки», «ветрянки» и большинства «детских болезней» литераторов своего времени. Если в юности ее литературные вкусы направляли близкие люди, причем не слишком искушенные в поэзии, то впоследствии иммунитет был выработан: со своими классичными, достаточно простыми стихами она всегда оставалась фигурой автономной. «Это сиротство душевное — лучший залог того, что мы вправе ждать от Софии Парнок в будущем», — верил в нее Владислав Ходасевич.

В такой независимой позиции более чем логичны литературные новации и эксперименты. Однако Парнок ощущала нехватку знаний для этого. «Я в очень трудном положении, — жаловалась она своей литературной наставнице, критику Любови Гуревич в 1909 году. — Я чересчур еврейка для того, чтобы творчество у меня могло быть наивным. Если у меня есть одаренность, то она именно такого типа, что без образования я ничего с ней не сделаю. А между тем случилось так, что я начала серьезно думать о творчестве, почти ничего не читав. Вкус у меня развит в ущерб всему».

Ничем более не поддержанный вкус может и изменить. Так появилась вторая книга Парнок «Розы Пиерии. Антологические стихи», изданная в 1922 году, — одна из самых неудачных античных стилизаций в русской литературе. Шестнадцать стихотворений сборника пестрят «нетленными розами» «мудрой Венеры», «лиры звуками неполными», а персонажи будто списаны с «Песен Билитис» Пьера Луи — известной французской «античной» мистификации 1894 года. (В их компании отлично бы чувствовал себя цветаевский «демон крутолобый».) Это была попытка Парнок привнести в свои стихи эксцентрику, экспрессию и яркость — как был эксцентричен, например, избранный в Политехническом «королем поэтов» Игорь Северянин. Увы, книге недоставало органичности — и критика и публика ее не приняли.