Читать «Шведские спички» онлайн - страница 105

Ро­бер Са­ба­тье

Ребенок слышал обо всем этом из разговора между Красавчиком Маком и Мадо, которые, по-видимому, тоже неплохо знали злачные места. Этот Монпарнас казался Оливье весьма далеким, а отрады его — какими-то непонятными, вроде тех, что показывались в фильме «Однажды ночью, под Рождество», который он видел в кино «Барбес».

На углу улицы Кюстин Оливье заметил Мадо, садящуюся в такси. Куда она едет? Небось, в такие места, куда детей не пускают. Когда машина исчезла за поворотом, Оливье стало грустно.

У школьной стены, в том самом месте, где обычно по окончании уроков в четыре часа дня ребята играли в стеклянные шарики, пристроилась парочка цыган, смуглолицых, с угольно-черными глазами. У мужчины были длинные черные усы, у женщины — косы и широкая цыганская юбка до пят. Они сидели на стульях под газовым фонарем, напоминая аляповатую картину плохого художника. Если б не суетливые жесты, то, пожалуй, нельзя было бы поверить, что это живые люди. Немного дальше стояла торговка цветами в плиссированной юбке, она поливала водой из ржавой консервной банки сильно пахнущие фиалки. Какой-то старик толкал перед собой повозку, которая прежде служила детской коляской и где, наверно, недавно спал ребенок, а теперь этот человек собирал в нее лопаткой конский навоз с шоссе, чтоб удобрить им свой жалкий садик. Краснорожий бродяга натыкал окурки на острый конец палки, ожидая, пока закончится киносеанс, чтобы просить милостыню у зрителей; потом, уже на рассвете, он будет рыться в мусорных баках. Тут можно было увидеть и компанию молодых парней в кепках, кидавшихся к одиноко стоящим девчонкам, чтоб с ними побалагурить.

Оливье бежал мимо, как быстрый белый огонек. Его зеленые глаза подернула дымка тоски — и так будет теперь всегда, всю его жизнь, во время одиноких прогулок по ночному городу. Точно колоски в поле, он собирал по пути впечатления, питавшие его фантазию, и подавлял в себе неожиданные, странные желания — высказаться, излить кому-нибудь душу или же бегать, петь, играть, как в театре, читать стихи, с кем-то драться либо, напротив, прийти кому-то на помощь, и он не знал, как освободиться от этого бурного, незнакомого ему доселе потока, который переполнял его через край, — он просто пьянел от чувств, запахов, красок, движений. На самой высшей точке восторга холодные слезы катились у него по щекам, а от того, что он плакал вот так, без причины, он казался себе порой сумасшедшим.

Наконец он добрался до кафе «Два каштана», до того места, где по воскресеньям после полудня останавливались автобусы, ходившие на бега, и выскакивал шофер в белой с голубыми отворотами куртке, крича в рупор: Лонгшан, Лонгшан, бега! — пока люди не заполняли весь автобус, в то время как те, что уже сидели там с программой бегов в руках, проявляли сильное нетерпение, опасаясь опоздать на первый забег. Площадь Дельта была так ярко освещена, что Оливье показалось, будто он попал на сценическую площадку из полутемного зрительного зала. Бульвар Рошешуар весь так и струился цветными огнями реклам, прерывистых, пляшущих, и лишь кое-где этот нестерпимый блеск становился чуть мягче от зеленой листвы деревьев. Проезжающие автомобили излучали призрачный свет, их фары казались живыми, точно глаза.