Читать «Парящие над океаном» онлайн - страница 4

— От склероза лучше всего Кобзон, — произносит кто-то. — Скажите жене вашего интеллигентного соседа, пусть она через Буша вызовет Кобзона.

— При чем тут Кобзон? Он же никогда не шутит на сцене!

— Зато он возвращает немного молодости.

— Возьмите лучше Бернеса.

— А еще лучше — Утесова…

Старики вдруг замолкают. Он смотрят куда-то вдаль, сквозь густую листву парка Кольберта, а бывший эстрадный певец потихоньку пропевает:

— Любовь нечаянно нагрянет…

— Когда инфаркт уже в пути… — тут же добавляет кто-то, но на него шикают.

Старики допевают песни своего поколения.

ПОЛУСУХОЙ ЗАКОН

Мы с дядей Мишей сидим на скамейке парка Кольберта и дожидаемся доминошных соперников. Вдруг он, покосившись на меня, объявляет:

— Вот вот вы пьете вино… — Таков этот старик, такова его манера начинать рассказ — с какой-то фразы, которую он навесил над десятиминутным молчаливым рассуждением. И теперь, словно уже доказав, что грех этот за мной числится, хотя сегодня я, что называется, ни в одном глазу, он уверенно продолжил: — И раз вы пьете вино, вы должны знать эту историю…

— Говорить вам, что это было в Одессе, или вы сами догадаетесь? Потому что, скажем так, трудное положение — это не для нее. Она все равно из него выходит.

Резиновые дубинки у нас появились в конце пятидесятых. Когда правил Хрущев. Он был отец демократии — разве не с него все началось? Потом дубинки заменили на саперные лопатки… Слушайте же дальше.

Милиция получила дубинки и она хотела их применить. А где в Одессе лучше всего применить дубинки? На Молдаванке! Там всегда что-нибудь новое. Или старое, но которое выглядит как новое.

И вот она их применила… Может быть, за дело. Но что, скажите, можно считать на Молдаванке да-делом и не-делом? Не знаете? Я тоже не знаю. И никто не знает. Кроме милиции. И она опробовала свои дубинки.

Что делает Молдаванка? — там половина населения уже сидела, а половина еще сидит. Она может позволить издеваться над собой? Нет! Молдаванка перевернула и подожгла милицейские машины и еще какие-то, что попались под горячую руку. Она стала бить витрины на Степовой, выворачивать булыжники и кидать их во все стороны вперемешку с бутылками. Бутылки, чтобы их легче было кидать, перед этим опорожняли.

Там были построены баррикады!

Ну, чем кончаются баррикады в советское время, вам объяснять не надо. Туда нагнали милиции, туда пришли и солдаты — и скоро на Молдаванке стало тихо. Так тихо, как бывает в Одессе в четыре утра.

Теперь перед начальством встал еще один вопрос: бунт — это же ни в какие ворота! Что значит?! Когда все в едином строю — о каком бунте речь? Вы только послушайте, говорили в начальстве, о чем рассказывают в Одессе на каждом углу, — о Молдаванке! Как будто она, а не Одесса город-Герой!

И, — мой собеседник поднял палец, — Одессу решили наказать. Чтобы неповадно. Неповадно — вы поняли? Ведь в Одессе есть еще Пересыпь, Слободка, и мало ли что может случиться на Фонтане…

Но как наказать сразу всю Одессу?