Читать «Парящие над океаном» онлайн

Вадим Алексеевич Чирков

Annotation

Что делать — обломки Великого Кораблекрушения разбросаны сейчас по всему свету… Как живется эмигранту в чужой стране? О чем и о ком он вспоминает, что видит в первую очередь? От чего закрывается, над чем смеется? Во что верит? В чем находит утешение? Мой дядя Миша, автор сборника, не отвечает на эти вопросы, подобной смелости он на себя не возьмет. Он просто обращает все, чем полнятся голова и сердце, в рассказы-монологи, и слава Богу, у него нашелся слушатель — я. В его рассказах, пересыпанных усмешкой, столь свойственной одесситам, его утешение, вздох… и в то же время самоутверждение: "Я мыслю, следовательно, существую". Можно сказать и так: "Если я смеюсь и плачу…".

Вадим Алексеевич Чирков

ЕСЛИ Я СМЕЮСЬ И ПЛАЧУ…

СМЕШНАЯ ЛЕЧЕБНИЦА

ПОЛУСУХОЙ ЗАКОН

ЛАОКООН ОДЕССКИЙ

НЕТ, НО ЧТОБЫ ТАКОЕ!.

ОСЫПАННЫЙ ЗОЛОТЫМ ПЕСКОМ

РАДИ ПРЕКРАСНОГО МОМЕНТА

МНЕ БЫ ТОЛЬКО ГЛОТОК…

ПАРЯЩИЕ НАД ОКЕАНОМ

КОГДА СМЕЮТСЯ ГОРОДА

МЕССИЯ ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ

ВСЕМУ ВИНОЙ КЛЕНОВЫЙ ЛИСТ

ПОСЛЕДНИЙ ФИНТ СТАРОГО ФУТБОЛИСТА

РЫБАК РЫБАКУ…

ГРЕШНИК ДЯДЯ МИША

АПОКАЛИПСИС ОТ ДЯДИ МИШИ

ПАРОХОД ОТХОДИТ ОТ ПРИЧАЛА

В ОЖИДАНИИ КОРОЛЯ ЛИРА

СЛОВ КУРЬЕЗНЫХ ЧЕРЕДА

ПЕРЛЫ ДЯДИ МИШИ

ПРИТЧА ДЯДИ МИШИ

АМФОРА, ПОЛНАЯ ПИРАТОВ

АБСТРАКЦИОНИСТ

РАДИ ПРЕКРАСНОГО МОМЕНТА

ГРАБИТЕЛИ, НО ХОРОШИЕ

ГДЕ ИХ ВЗЯТЬ?

ЛИЦО

КЛАД НА ЧЕРДАКЕ

НОЧНОЙ ГЕНИЙ ИЛИ "ЖИЗНЬ У"

СЕРЕНАДА СУМРАЧНОЙ ДОЛИНЫ

ДЖОРДЖ БРАУН

ЗАВЕТНОЕ СЛОВО В ГОРОДЕ СТА БОГОВ

ВИЗИТ ПО-РУССКИ

ЗЕРКАЛО ХАДЖИБЕЯ

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

Вадим Алексеевич Чирков

Парящие над океаном

ЕСЛИ Я СМЕЮСЬ И ПЛАЧУ…

Что делать — обломки Великого Кораблекрушения разбросаны сейчас по всему свету… Как живется эмигранту в чужой стране? О чем и о ком он вспоминает, что видит в первую очередь? От чего закрывается, над чем смеется? Во что верит? О чем грустит? В чем находит утешение?

Мой дядя Миша, автор этого сборника, не отвечает на эти вопросы, он не возьмет на себя этой смелости. Он просто обращает все, чем полнятся голова и сердце, в рассказы-монологи, и слава Богу, у него нашелся слушатель — я. В рассказах этих, исповедях, пересыпанных усмешкой, столь свойственной одесситам, его утешение, вздох… и в то же время самоутверждение. "Я мыслю, следовательно, существую". Можно сказать и так: "Если я смеюсь и плачу…"

Еще несколько слов о дяде Мише. Я по неделям живал у него дома, мы ездили с ним на рыбалку на Хаджибеевский лиман, пока глубинный черноморский сероводород не проник в него и не отравил рыбу. Когда клев прекращался, мы выдергивали из илистого дна кадолы-якоря, сближали наши резиновые шлюпки, и дядя Миша, так и держа месину (леску) на указательном пальце, чтобы не пропустить поклевки, рассказывал какую-нибудь историю. То, что я из породы слушателей, он понял в первый же день нашего знакомства, как и я понял, что он из породы рассказчиков.

Говорил старик, как умел, — на том особом говоре одесситов, который сложился давным-давно, в определенных кругах Одессы он поддерживается, им щеголяют перед иногордцами и перед "фраерами", его своеобразие и склонность к метафоре ценили писатели (Паустовский), а иногда (Бабель) и писали на нем, добавляя в речь одесситов, и без того яркую, поэтического таланта. Для окружения дяди Миши — для стариков-зубоскалов, острословов и матерщинников, это язык родной.