Читать «Почему я стал символистом...» онлайн - страница 5

Андрей Белый

Я никогда не был объективен ? сознательно, а, так сказать, много-объективен; с «17» лет проблема многообразия методов ? проблема вынашиваемой теории символизма; но я не был только субьективен(во внутреннем самораскрытии), но ? индивидуален.

Так стал я с отрочества убежденным индивидуалистом, что для меня сперва непосредственно, а потом и логически значило: социал-индивидуалистом, ибо индивидуум ? социальное целое (церковь, община-ассоциация), а общество ? индивидуально в своем «общем»; вне знания этого «in concreto»общество ? труп.

К 1904 году это было менее четкой формулой, которую я многообразно высказывал, но которую читатели (друзья и враги) не хотели признать, живя, главным образом, в фикциях одно-личной, а не много-личной социальной жизни. Их социальной проблемой была проблема общества-государства, а личной проблемой ? не осознанный четко собственный субъективизм. Усилия, опыты, падения и страдания моей социальной жизни ? община-индивидуум; и те же падения и достижения личной жизни ? противоречия личностей, как материал к ритмизации их в индивидууме души самосознающей.

Все знаки терминов, мировоззрений, слов, общений от детства до состояния внутри антропософского общества ? выворотсвоего состояния среди других; другие казались в своих индивидуальных и социальных выявлениях слишком личностями (неправомерно субъективными или объективными); я же казался их «о6ъективизму»субъективно непоследователен; их «субъективизму»? докучно принципиальным; «непоследовательный принципиалист»? таким я стоял перед всеми; «объективники»от хаоса и аритмии ? такими выглядели они передо мною.

Я был «символист»от отроческого шопенгауэрианства до зрелой антропософии (включительно); они часто ? нет; нас разделяла грань непреодоленных разделений 4-го и 5-го культурных периодов.

Эта грань намечалась в конце первого семилетия, когда мое выпадение в третий мир (символов) казалось мне выпадением в грех моего протеста и бунта против предрассудков «цивилизации»,или внешнего мира (чужих детей, назиданий, квартиры, профессорского быта и т. д.).

Я стал бунтовать, но бунт ? утаил.

2

Мои «символические»познания расширялись в сложностях утаиваемых игр в «это»; так звал я невнятную мне данность внутреннего опыта, перепахивая ее в творчеством познаваемый «мой»мир: мир символиста; действительность этого мира ? мой познавательный результат; гувернантка, подозревая о скрываемой мною игре, однажды потребовала, чтобы я играл вслух, и я заиграл вслух, болтая вздор, долженствующий убедить в простоте и наивности моих игр; она ? убедилась; одновременно: чувствуя борьбу за мое «Я»отца и матери, заставляющих это «Я»по-разному выражать себя, я инстинктивно выдумывал им фиктивное «Я», долженствующее удовлетворить и отца и мать; выдумка шла по линии упрощения моего «Я»; так появилась во внешнем мире первая личность-личина, или «Боренька Бугаев»с удовлетворением принятый родителями, ибо отцу и матери представлялось лишь «общее»их воззрений; но «общего»было мало меж ними; и оттого: очень «мал»умом вышел этот «Боренька»; у него не было ничего своего; говорил он «общими»местами; родители, слыша в «общем»общее им, не замечали малости этого общего, а чужие ? заметили; и «Боренька»тоже скоро заметил, что его считают чем-то вроде дурачка; он мучился, но «общего»преодолеть не мог; ведь индивидуальное выражение требует упражнений в выражении, требует «своих»слов; своих слов ? не было: был «общий»язык ? среднеарифметическое между папой, мамой, гувернанткой и «Боренькой»; он им показывал это среднее; оно было меньше действительного Бореньки.