Читать «Дневник читателя» онлайн - страница 62

Вячеслав Пьецух

Так вот, есть литература богослужебная, есть детская, есть юношеская, а еще бывает литература социалистического реализма, которая больше всего похожа на охранительно-воспитательное учреждение вроде суворовского училища или Смольного института. Как детская литература призвана, в частности, оберегать нежную часть человечества от вредных влияний жизни, так и литературе социалистического реализма вменялось в обязанность отвращать население от злого народного агитпропа, который велся в переполненных трамваях и длиннющих очередях, от скверностей канцелярий, коммунального быта, улицы и двора. Как в юношеской литературе невозможны сальности, сатирическая нота, уклон в садизм, так и социалистический реализм накладывал на литературу свои табу: например, плакать позволяется героям только от радости, и то не чаще чем раз в сезон, отрицательный персонаж не имеет права на орлиную внешность и чистый взгляд, секретарю партийной организации нельзя говорить «дурак». Как в богослужебной литературе все обращено к религиозному идеалу и влечет человека ввысь, так и во всяком произведении, исполненном в правилах новой эстетической школы, все должно было работать на учение отцов «научного коммунизма» и авторитет апостолов Ульянова-Ленина, которые священнодействовали за кремлевскими стенами; да еще от пролога до эпилога неумолчно должна была звучать возвышенно-радостная струна. Таким образом, литература социалистического реализма ставила перед собой определенные канонические задачи, на каковые никогда не покушалась живая литература, рождающаяся, как Афродита из пены, то есть как бы из ничего, поскольку живая литература самонасущна, самоценна и в этом смысле совершенно похожа на бытование всякого человека, цветка, звезды... Она ничему не учит, никуда не зовет, она просто прекрасна, как солнце, которое тоже ничему не учит, хотя бы весь ее пафос состоял в том, что один симпатичный жулик решил осуществить несложную коммерческую операцию, скупив по дешевке формально существующих крепостных и заложив их в государственном учреждении под очень хороший куш, – вроде бы анекдот, никчемная байка довольно ядовитого направления, а ведь уже полтора столетия русский человек млеет от этой книги, словно от обещания вечного бытия. Другого объяснения этому феномену не сыскать: видимо, живая литература есть продукт божественного происхождения, который надиктовывается свыше через приемник богоподобно строенной и богоугодно настроенной головы, а потом передается по назначению, то есть тем, кто живет прекрасным, как хлебом, воздухом и водой. Заметим, что это предположение не так уж и фантастично, куда фантастичнее будет то, что перед человеком почтительно расступается весь животный мир, кроме мух и комаров, хотя этот мир совсем не подозревает о существовании художественной литературы, хотя бы этот человек сроду не держал в руках книги, за исключением гросбуха и букваря.