Читать «Ангелы одиночества» онлайн - страница 95

"Завтра в одиннадцать Коди будет у меня", кричит мне Чак Берман так что теперь я могу убраться отсюда

На углу Бродвея и Коламбуса, из знаменитой маленькой забегаловки открытой всю ночь, я звоню Рафаэлю чтобы сказать ему что утром мы встречаемся у Чака - "Окей, но ты послушай! Пока я ждал тебя, я написал стих! Обалденный стих! И он о тебе! Я обращаюсь к тебе! Можно тебе его по телефону прочитать?"

"Давай"

"Плюнь на Босатсу!" орет он. "Наплюй на Босатсу!"

"Оо", говорю я. "Это прекрасно"

"Стих называется "Джеку Дулуозу, Буддо-рыбе" - и вот значит что получилось - " И он читает длинное безумное стихотворение по телефону, мне, стоящему у прилавка с гамбургерами, и пока он орет и декламирует (и я понимаю все, принимаю каждое слово этого итальянского гения переродившегося из Ренессанса в нью-йоркском Ист-Сайде) я думаю "О Боже, как это грустно! У меня есть друзья-поэты и они выкрикивают мне свои стихотворения в городах - именно так я предвидел это в горах, празднество в городах перевернутое вниз головой - "

"Отлично, Рафаэль, великолепно, ты величайший поэт которого я когда-либо - ты уже начинаешь по-настоящему - великолепно - не останавливайся - помни что нужно писать не останавливаясь, не думая, просто пиши, я хочу услышать что там на самом дне твоего сознания".

"Ага, именно так я и делаю, понимаешь? - ты врубаешься? Ты понимаешь?" и в том как он произносит это "понимаешь" ("паамаешь") есть что-то фрэнк синатровское, что-то нью-йоркское, и что-то новое пришедшее в мир этот, настоящий Поэт городских глубин, такой как Кристофер Смарт и Блейк, как Том О`Бедлам, песни улиц и дворовых парней, великий великий Рафаэль Урсо на которого я имел большущий зуб в 1953 когда он занялся этим с моей девушкой но чья это была вина? моя не менее чем их - об этом написано в Подземных [56]

"Великий великий Рафаэль, увидимся завтра - Давай же спать, давай будем тихими и молчаливыми - Давай врубаться в тишину - тишина это все, все лето я провел в тиши, я научу тебя."

"Классно, классно, я врубаюсь, ты врубаешься в тишину" раздается его печальный взволнованный голос в дурацкой телефонной трубке "мне грустно что ты врубался в тишину, но я тоже буду врубаться в тишину, поверь мне, я буду -"

Я иду к себе в комнату спать.

И вот! Вот он, этот старый ночной портье, старик-француз, не помню как его зовут, но когда мой старый братишка Мэл жил в "Белле" (и мы пили за здоровье Омара Хайяма и наших прекрасных коротко стриженных девчонок в его комнате под свисающей с потолка лампочкой), этот старик все время почему-то психовал и орал что-то невнятное, доставал нас по-всякому - Теперь, через два года, он совершенно изменился и стал какой-то весь скрюченный, ему 75, и сутулясь он бормоча спускается в холл отворить тебе временное пристанище твое, он полностью успокоился, смерть смягчила ему глаза, они уже видели свет, и он перестал быть злым и надоедливым - Он мягко улыбается даже когда я прихожу к нему (в час ночи) в то время как он стоит сгорбившись на стуле и пытается починить часы в клетушке портье - И с трудом спускается вниз отводя меня в мою комнату