Читать «Всё хоккей» онлайн - страница 148

— Значит, она не одна была в машине?

— Как не одна? Было же следствие, как пить дать одна. Просто, понимаешь, не только я принес я ей этот жасминовый веник. Вернее, только я. А того хмыря не было, но вроде, как бы и был, как бы и появился. Но не сам, а по телефону. Ты слушай. Выпили мы с ней, как полагается, при бурных разборках. А у нас принцип, железный принцип — не водить машину пьяному! Ни в жизнь, ни я, ни она бы за руль пьяными не сели. Чего за руль! Ни в жизнь бы с парашютом пьяными не спрыгнули!

— Ну, ну, — я даже подался вперед. — А ты говоришь, Витя, значит, она не могла вести выпившая машину!

— Ну да! Не могла! Но повела, — он тяжело вздохнул, опять поерзал на стуле, даже зачем-то заглянул под стол. И нервно забарабанил пальцами. — Понимаешь, очкарик, я бы тоже рад кого обвинить или пристрелить. Но только я собирался смотаться, тут звонок по мобилке. Наверняка, этот хмырь звонил. И она так после звонка расстроилась, ну чуть не плакала, хотя плакать не любила, не из тех была. И тушь потекла, и помада размазалась, и пудра осыпалась. Я говорю, давай останусь, утешу, мол. Она ни в какую! Мол, оставь! Пошел к черту! Мне нужно одной побыть, все осмыслить! Я, если честно, и ушел со спокойной совестью. Подумал, наверняка, этот хмырь в кусты шуганул. И она за ночь одумается, а там мы с ней и потолкуем. А потом заживем душа в душу, вернее, душа в душу помчимся по бескрайним дорогам… Но ошибочка вышла. Упрямая она была и гордая слишком. Видать, назло ему села пьяной за руль и все! Там-тарары! А червяк этот засушенный где-то живет, жрет, спит, скотина! Но не мог я его пристрелить! Если честно, даже не пытался вычислить, кто это! Тогда наверняка бы беды наделал. Но, если разобраться, может он и виноват в смерти, но по логике, ведь не виноват, а? Ты — умный, очкарик, скажи? Ссоры у каждого бывают, но не каждый пьяным за руль. Это она от злобы. От злобы, может быть, и я бы пьяный. Да чего говорить… И себя виню. Потому и не пристрелил этого хмыря. Я виноват не меньше, а, может, и больше. Ведь видел — в отчаянии, видел — нетрезвая, знал, что у нее тачка. Но ушел. От той же злобы, злорадства ушел. Пусть, мол, помается. А она взяла и отмаялась. И судить меня нельзя. Виноват, а нельзя. От этого еще хуже.

Я вспомнил Альку. Ее рыжие волосы. Ее конопатое румяное личико. Я ее не убивал. И мама мне об этом сказала. И чувство вины испарилось, исчезло под логически выстроенными мамиными фразами. И я покатился на бешеной скорости дальше, по бескрайним дорогам. Пока не провалился вниз. Но если бы я не вычеркнул это из своей памяти, не уничтожил, может быть, все было бы по-другому?

— Эх, если бы только можно было уничтожить эту проклятую память, — вздохнул тяжело, совсем не по-хулигански, Витька. — Может, жить было бы легче, ты как думаешь, очкарик?