Читать «Современное искусство» онлайн - страница 83

— Что?

— Когда он вечерами не возвращался. Способ скоротать время.

Лиззи представляет: вот Белла, стоя на четвереньках, слушает, как в тишине, к которой она не успела привыкнуть, по широким деревянным половицам разливается вода, представляет темень за окнами, тусклый свет от дровяной печки, керосиновую лампу на кухонном столе.

— А ведь время прошло бы, что бы я ни делала — вот в чем ирония, — говорит Белла и тут же — Лиззи все стоит, ждет, что она еще скажет, — засыпает и не дышит, а отрывисто порыкивает. Лиззи с минуту стоит там, эти звуки, как ни странно, ее утешают; когда она наконец закрывает за собой дверь, она дышит так же неровно, как Белла, и грудь ее вздымается и опадает в такт храпу.

22

Дальше — ничего больше Лиззи не помнит — она просыпается в холодной кухне, рядом, точно муха в бутылке, жужжит радио. Небо за окном уже не розовато-голубое, а линяло синее, исполосованное переливчатыми, опаловыми облаками. Добредя до окна, она видит, что сквозь деревья тьму пробивает яркий свет. При одной мысли о том, что Пол в мастерской меньше, чем в ста метрах от нее, стоит только перебежать лужайку, хлипкий барьер, возведенный Беллой, шатается и обрушивается. Еще миг, и она летит по сырой траве, для нее не существует ничего — ни звезд над головой, ни луны, ни воя ветра.

Ночью, когда отопление отключено, а лампы на потолке льют резкий, слепящий свет, в мастерской пробирает холод. Пол тут — где еще ему быть, — сидит в дальнем углу, привалившись к стене.

— Что ты тут делаешь? — остановившись посреди мастерской, спрашивает она, глупо, конечно.

— Что я делаю? — с расстановкой, угрюмо, чуть ли не досадливо, говорит он: видимо, он ничуть ей не рад. — Не важно, что я делаю, важно, чего я не делаю.

— Что это значит?

Он закрывает глаза, но прежде с минуту пристально смотрит на нее.

— Это значит, тебе вдруг открывается: есть вещи, которые ты не можешь сделать — вот что важно.

— Тебя Сэм накачал кокой?

— Сэм… О Господи, Сэм! — На миг он становится самим собой. — Бедолага. Ему до того нужно всякий раз взять верх, что у него крыша едет. — И снова серьезнеет. — Сэм тут ни при чем. Сюда он вторгнуться не может.

— Куда это сюда? Что ты хочешь сказать?

— Что ты не можешь сделать… Вот по чему мы будем в конечном счете судимы. Понимаешь ты это?

— Не возьму в толк, о чем ты.

Ее вновь захлестывает обида: он забыл про закат, про свое обещание; сегодня он и думать о ней не думал.

Он протяжно вздыхает.

— Я пришел сюда не только, чтобы посмотреть, где он писал картины, поняла? А кое-что отыскать.

— Что?

— Не важно, что. Кое-что, что кое-кто просил меня отыскать. Но сделать это я не смог, и знаешь почему?

— Нет.

Он смотрит на нее, во взгляде — осуждение.

— Лиззи, тебе, по-видимому, невдомек, что я пытаюсь сказать нечто важное, много для меня значащее. Нечто о моей бессмертной душе.

— Ну так скажи.

Он снова приваливается к стене, лицо у него убитое.

— Я не мог это сделать, потому что вспомнил его… Мэддена. Представил, как оно было, когда он работал здесь, тогда еще тут был просто-напросто старый, щелястый, продуваемый ветром сарай, без этого хитрого освещения, без отопления. И вот однажды вечером он пришел сюда и, чтобы согреться, давай плясать. С банкой краски в руках, палкой и малярной кистью, которой красил дом. И я вспомнил, как, бывало, рисовал себе в воображении: вот он пляшет тут, — в глазах Пола блеснули слезы, — и, какого черта, Лиззи? Что, японский бог, произошло? Ведь как оно прежде было: ты становился художником, потому что любил искусство, ну а раз так, твоя семья от тебя отрекалась, и все знали, что ты будешь подыхать с голоду на чердаке, но ты хотел положить свою жизнь только на это и ни на что другое. А теперь мы все погрязли в мерзости, и я в том числе. — По щекам его, скатываясь в бороду, текут слезы. — Чистоты больше нет. И я даже не знаю, дорога ли она мне. — Лиззи, однако, преследует мысль, что он оплакивает не ее и даже не Клея Мэддена, а себя. Она невольно хмыкает, и он возмущенно вперяется в нее.