Читать «Современное искусство» онлайн - страница 85

— Я думала, ты не искал их.

— Искал, но ничего не взял. И никому о них не скажу. Вот что я имел в виду, когда говорил, что не могу это сделать. Но если ты подойдешь к комоду, где она хранит эскизы, и выдвинешь нижний ящик, там обнаружится целая пачка работ — масло на бумаге. Числом одиннадцать. Она это ловко придумала: схоронила их под своими рисунками, в самом низу самого последнего ящика. Когда до него доберешься, уже уверишься, что тут ничего нет. А они тут. И вот в чем вопрос: на кой ляд она хранит их здесь?

— Хочет время от времени на них посмотреть.

— Она тебе так сказала?

— Нет, просто я знаю, что это так.

— Она тебе про них ничего не говорила, нет?

— Нет. А вот кому ты собирался про них рассказать, если еще не рассказал?

Он отводит глаза.

— Одному знакомому.

— Кому же? Скажи.

— Одному человеку, который хочет их выставить. Поняла?

И тут ее пронзает мысль.

— Это что, той галеристке, к которой ты ходил позавчера?

Его разбирает смех. Он качает головой, прыскает: умиляется он, что ли, ей?

— Что тебя так позабавило?

— Ничего. Просто я забыл, до чего ж ты сметливая.

— Значит, ей.

— Ну да. А теперь отстань, слышишь?

— Я думала, ей нравятся твои картины.

— Нравятся, как не нравятся. — Он скрипит зубами. — Мои картины ей нравятся. Так нравятся, что, если я разузнаю, где хранятся ранние работы Мэддена и дам этой курве Саше список с датами и размерами, а то и вынесу пару-тройку— показать, мне обеспечено участие в выставке. Теперь врубилась? Теперь уяснила, до чего все это омерзительно?

— Прости, — говорит Лиззи: в первый раз — ей еще самой неясно, отчего и почему — вместо вымышленного ею человека перед ней он, такой, как есть, старше, чем ей представлялось, с изрезанным морщинами лбом, с загрубелой шеей.

Он утирает нос рукой, измазав лицо грязью.

— Я, пожалуй, уеду из Нью-Йорка. Подамся в глушь, в Колорадо или еще куда вроде этого. И буду писать, писать до умопомрачения, пока не окочурюсь.

— А как же мы? — спрашивает она. — Что станется с нами?

Он горестно смотрит на нее.

— Да будет тебе, Лиззи. Какие там мы. Тебе ли не знать, что никаких мы и быть не может.

— Я люблю тебя, — говорит она, хоть и знает, что не надо бы: не хочет он этого слышать. И всегда знала, что не надо, и оттого ее слова звучат не объяснением в любви, а мольбой о милосердии.

— Не надо. — Он раздавлен. — Я и без того чувствую себя последним дерьмом. — Он неловко — ни дать ни взять, викторианский дядюшка — треплет ее по плечу. — Ты меня забудешь. Вот увидишь. И года не пройдет, будешь счастлива, что от меня избавилась.

— Я хочу только, чтобы тебе было хорошо. А в Колорадо, я знаю, тебе хорошо не будет. Останься в Нью-Йорке, не уезжай. — И она плачет навзрыд, как ребенок, у которого отнимают лакомство. Она и сама понимает: все, что она говорит, бессмысленно, но ей плевать. Внезапно ее охватывает такая усталость, что ноги под ней подкашиваются.

— Иди спать, Лиззи, договорились? Иди, иди. Я приду следом. — Он берет ее под руку, направляет к двери. — Будь умницей. Поговорим утром.

Но она, тряхнув головой, вырывается.