Читать «Хмель свободы» онлайн - страница 189

Ожидая, он ходил, ударяя толстой, хорошо сплетенной нагайкой по голенищу сапога. Злость переполняла его.

Федос, а следом и Маруся вошли в штабной зал. Щусь держал на вытянутых руках китель со знаками орденов. Нес торжественно.

– Кто это тебе так мордяку росписал? – заметив следы плети на лице Щуся, спросил Махно.

– Генерал Тилло, батько… он на меня прямо с конякы. Шо было делать? Я его, он меня… Та от Маруська не дасть сбрехать… Ну, я его… – хохотнул Щусь.

Маруся, однако, не поддержала его. Она видела, что Махно в гневе, и чувствовала, что гнев этот вот-вот обрушится на них.

– А это тебе, батько, генеральский трофей! – протянул Щусь Нестору орденоносный китель. – От всего моего полка и от Маруськи лично.

– Кинь в угол, – приказал Махно. Он остановился напротив Щуся и свирепым взглядом буравил его.

Щусь смешался, улыбка сползла с его лица.

– Если б не этот генерал, – кивнул Нестор на брошенный в угол китель, – я б тебя расстрелял. Прилюдно. Перед строем.

– Ты чего, батько? Як сказился? – недоуменно спросил Щусь. Удивилась и Маруся.

– Мы с генераламы воюем. С помещиками, ксплуататорами. А вы з кем?

– Мы Сеножаровский полк зничтожили, с генералом вместе.

Но Махно не слышал слов Щуся.

– А вы – з детьми воевали. Школу подорвали, детей побили.

– То ж бой был. Горячка. Ты ж знаешь, батько, як это бывает.

Нестор не принял оправданий Щуся. Сказал, обернувшись к Марусе:

– Ты ж будуща мать, Маруська. В твою дурну голову не пришло, шо дети – не враги. Нормальни бабы детей из огня выносят. Волосы на них горять, а они з криком боли выносят. Так всегда на селе было! На том все стояло!.. А ты!..

Нестор был близок к припадку. Его била дрожь.

Маруся молчала. Опустив голову, смотрела себе под ноги.

– Тут в штаби легко рассуждать. А надо было генерала вывести на наши тачанки, – как бы оправдывая и себя, и Никифорову, сказал Щусь. – А нормального боя мы б не выдержали… – И, зная, что Махно, как это уже не раз у него бывало среди нервного исступления, находится в каком-то вялом, опустошенном состоянии, добавил проникновенно, почти интимно, как свой своему: – А разьве мы с тобой, Нестор, панов з их детьми не сничтожалы? Разьве жалели их? Вспомни хоча б, як мы на усадьбе пана Резника хозяйнувалы! А шо, там детей не было? А панночку Данилевську разьве не мы убили?.. Вспомны, как тебе сам Кропоткин сказав: «Ниякой жалости ни до кого!» Чи я шо-то не так понимаю?

Маруся, хоть и храбрости была невероятной, но и она сейчас отошла в угол и даже сжалась. Ждала, что батько в ответ на дерзкие слова Щуся схватится за плетку, а то и за саблюку – и разнесет его кудрявую голову, как кочан капусты!

Но Нестор тяжело вздохнул, скривился, словно от резкой боли. Он и сам не понимал, отчего приступы жестокости сменялись у него вдруг сочувствием и раскаянием. Если б не замечательная анархическая теория, которая нашептывала ему, как вещунья-бабка, всякие важные слова о конечной цели, о всеобщем счастье, можно было, в минуту отчаяния, разогнаться и расколотить голову о кирпичную стену. Раз уж судьба решила возвести его в народные батьки, вожди, почему не дала ему железное сердце, не избавила от мук?