Читать «Три дня одной весны» онлайн - страница 273
Саттор Турсунович Турсун
Наутро он снял с пояса платок, протер им домбры. Теперь они выглядели получше, но все же не так, как ему хотелось. Затем он натянул струны, со страхом (а вдруг окажутся безголосыми) коснулся пальцами и… о чудо! Струны зазвучали! Да как чисто! Ни одна домбра Мирзокарима так не звучала.
— Да, — говорил сосед. — Вот что значит хорошее дерево.
Говорил он это, глядя старику в глаза. Старик тоже посмотрел ему в глаза и понял, что тот завидует. Не смог Мирзокарим не поддаться слабости, позавидовал. А старик не понимал — чему завидовать? Ведь среди этих четырех домбр не было той, о которой он мечтал всю жизнь. Видно, и вправду сгорела. Теперь уж старик никогда не сможет взяться за это дело. Так ему и надо! Своими руками сжег заветную мечту.
— Не дай бог сглазить, — сказал тогда Мирзокарим, выходя за ворота… — Но, знаешь, окраской они не вышли. Не то.
Старик молча кивнул и понес домбры в свою мастерскую. Он не заглядывал туда до того самого дня, когда соседские мальчишки принесли весть о возвращении внука.
Внуку домбры понравились.
— И окраска хорошая. Мягкая, — сказал Саидакрам.
Он настроил одну из них и негромко заиграл. Слушая грустную нежную мелодию, старик понял, что трудился не напрасно. Работа не пошла прахом. Хорошей спутницей будет Саидакраму его домбра…
Те двое снова подошли к старику.
— Давай и вправду попробую, — сказал Рыжеволосый, наклоняясь к домбрам.
Курчавый включил магнитофон, и на весь базар раздалась песня:
Старик, не глядя на Рыжеволосого, протянул ему домбру. Дождя еще не было, но небо мрачнело с каждой минутой. Ветер набирал силу, вздувал полы, забирался в рукава и за воротники прохожих.
— Сделай-ка потише, — попросил своего приятеля Рыжеволосый.
Тот убавил громкость. Рыжеволосый кое-как настроил домбру и неумело забренчал.
— Нет, не то! — сказал он, возвращая домбру, и наклонился за другой.
Однако и на этой он играл не лучше.
Рядом с Курчавым старик заметил высокого худощавого юношу. Тот внимательно прислушивался к звучанию домбры. В руке он держал авоську с четырьмя яблоками. Старик и сам не знал, для чего сосчитал его яблоки. Красивые черные волосы юноши ложились на отворот плаща. Одет он был ярко: красная рубашка, синий плащ, шарф пестрел всеми цветами радуги. Но глаза его были печальны и задумчивы. Старик невольно залюбовался им. В это время Рыжеволосый положил домбру на место и с явным сожалением произнес:
— Хоть бы звучала сносно.
Старик посмотрел на него и улыбнулся:
— Ты, сынок сам-то откуда?
— Я-то? Из Ховалинга, — ответил он неуверенно, пряча озябшие руки в карманы пальто.
— Это неправда, — покачал головой старик.
— Зачем мне врать?
— В Ховалинге нет таких бесталанных.
— Разве я виноват, что твои домбры не настраиваются.
— Тоже мне из Ховалинга… Да там грудной ребенок и то лучше играет… И не стыдно тебе? «Из Ховалинга…»
— Ну ладно, старик, чего разворчался. Скажи лучше, сколько хочешь.