Читать «Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 7» онлайн - страница 159

Михаил Михайлович Пришвин

Откуда-то из трещины появился серый шмель. Кружась над головой Вукола, он сердито гудел и старался влипнуть ему в бороду. Вукол отмахивался, приговаривая: «Что ты пристал, чумовой?», — потом сбил шмеля наземь и притиснул его подошвой, и вдруг сразу почувствовал себя неловко, нехорошо… «Вот и не стало его, — подумал он, — так и человек: живет — и враз его не станет!»

Он сел на каменный выступ, положил на ручку лопаты посиневшие старческие пальцы и невольно подумал: «Неужель вот и я помру? Камни, лес, село — все это останется, а меня не будет?» Он закрыл глаза и, затаив дыхание, представил себя мертвым — весь страх пропал. Он увидел себя на лавке, в дубовом сухом гробу, выдолбленном самолично лет восемь тому назад.

Тело его, холодное, легкое, хорошо вымыто, одет он в новую ситцевую рубашку, причесан, и борода лежит пышно; до самых подмышек накрыт он тонким просвечивающимся коленкором. У стола стоит Арина, покрытая белым платком, лицо ее опухло, глаза наполнены слезами, но плача не слышно. В избу входят мужики. Они во всем праздничном, почтительно снимают шапки и кланяются. Потом его поднимают на руки и несут. Народ тянется пестрой толпой. Тяжелый гроб несут через луг и ставят к липе, где уже приготовлена могила. Вот гроб тихо опустили и закапывают. Земля сыплется. Вот сравняли могилу, нагребли бугорок, и народ повалил в избу, на поминки. Уселись за два стола, накрытые белыми скатертями. За первым столом сидят бабы, старухи, Трофим, Антип, сосед Андрей, еще какие-то мужики и постоянный посетитель похорон, с синим грачиным носом, церковный сторож. За вторым — егозятся ребятишки. Под окном поет слепец:

— А-аликсей божий человек…

Зная, что на похоронах всегда можно пообедать, слепец с мальчиком-вожаком вошел в избу. Арина сажает их за второй стол. Слепец сумку с кусками хлеба положил на кут, потом сел на скамейку, высоко держа голову. Вместо глаз в рябоватом его лице видны влажно-красные пятна. Ребятишки вертляво оглядываются, и один перед другим, смеясь, баловливо хватают из глиняного блюда оладьи, помазанные зеленоватым конопляным маслом.

Арина приносит целый подол крашеных ложек.

— Кушайте новыми ложками! Потом берите их себе. Это — приготовленные дедом. Он так и говорил мне: «Арина, умру я, — эти ложки раздай всем, кто придет на мои похороны». Годов пять тому назад с крещенской ярмарки привез он их штук сорок сразу. Кушайте, хлебайте и берите их на память деда Вукола, — говорит она, кладя желтые, с черными фигурками, ложки.

Ребятишки, точно вперегонку, хлебают лапшу с плавающими в ней слезинками куриного жира, едят гречневую кашу и один за другим выбегают из-за стола, с ложками в руках. Но за первым столом сидят и все ведут разговоры:

— Убрался… ему теперь ничего не нужно, — повторяет раза два сторож, жадно закусывая ноздреватыми блинами.

— Душевный был старик!

— А мне его по смерть не забыть. Избу у меня раскрыло прошлый год бурей… Кто покроет? А он сам ко мне пришел и сделал без копеечки.

— Мне печку переложил. И как сделал!.. Три года стоит и еще десять прослужит.