Читать «Южное солнце-4. Планета мира. Слова меняют оболочку» онлайн - страница 54

— Кто написал? — поперхнулся я.

— Сам сочинил! — горделиво ответил ПростоФиля. — У меня не только редакторская жилка, старик. Я и писать самостоятельно могу, когда грамотный.

— Чего же Рутке стихи не слагаешь?

— Вернется — сложу.

— А куда она подевалась?

— Умахнула на дачу своей тети, у которой остановилась. В Дзинтари. Говорит, смеяться над ней будут в Одессе, если вернется без загара.

— А над тобой?

— Фак каналья!

— Вахканалия, Филя?

— Она самая! Меня в Одессу еще не зовут женихаться. А здесь надо мной тоже есть кому посмеяться.

Мы и посмеялись. Каждый над собой и своими проблемами.

9

Из автобиографии Сергея Эйзенштейна:

«Не могу похвастать происхождением. Отец не рабочий. Мать не из рабочей семьи. Отец архитектор и инженер. Интеллигент. Своим, правда, трудом пробился в люди, добрался до чинов. Дед со стороны матери хоть и пришел босой в Питер, но не трудом пошел дальше, а предпочел предприятием — баржи гонял и сколотил дело. Помер. Бабка — «Васса Железнова». И рос я безбедно и в достатке. Это имело и свою положительную сторону: изучение в совершенстве языков, гуманитарные впечатления от юности. Как это оказалось все нужным и полезным не только для себя, но — сейчас очень остро чувствуешь — и для других!»

В отличие от Сергея Эйзенштейна, я своим происхождением мог похвастать.

Мой папа Арон Гаммер, прирожденный музыкант и композитор, был еще заодно и потомственным жестянщиком. Это, если внимательно вчитываться в автобиографию великого маэстро экрана открывало широкие горизонты в стране победившего пролетариата.

Но жили мы с маэстро в разные, по сути дела, исторические эпохи. И от моего «преимущества», каким оно имело возможность казаться в двадцатых годах, остались лишь рожки да ножки в шестидесятых.

То же самое, но гораздо раньше, произошло и с папиным «преимуществом».

В тридцатых оно создавало видимость, что ему, рядовому рабочему, предоставлено партией и правительством право стать — параллельно с перевыполнением плана! — и народным еврейским композитором, автором разрешенных в ту пору для исполнения фрейлехсов. А с началом борьбы с безродными космополитами и убийством в 1948-ом году Соломона Михоэлса это «преимущество» показало ему оскал саблезубого тигра.

Но прежде, еще до войны, все было иначе: в Одессу, на улицу Среднюю, 35, по папиному адресу пришло письмо, сулящее фантастические перспективы. И откуда? Из белокаменной столицы. Точнее? Из московской студии грамзаписи. Открываем конверт. И? Лопни мои глаза! — официальный бланк, с адресом, телефоном. В нем сообщение, отпечатанное на машинке: пластинка с вашими фрейлехсами принята к изданию, выйдет в свет в декабре 1941 года.

Может быть, по этой оптимистической причине мой папа Арон Гаммер заодно с письмом сохранил и вырезку из новогоднего номера газеты «Правда», своего рода гороскоп на ближайшее, украшенное первой пластинкой будущее. Сегодня это пожелтевший, истлевающий от прикосновения пальцев клочок бумаги — труха трухой.