Читать «Южное солнце-4. Планета мира. Слова меняют оболочку» онлайн - страница 53

Роман Айзенштат

— Что? Что в действительности?

— Конкурс был открытый или закрытый?

— Закрытый. С правом последующих публикаций. Вот мы и решили опубликовать, как говорится, по месту написания. В «Латвийском моряке».

— Вам виднее — в «Латвийском моряке» — печатать или не печатать. Но в моем ведомстве виднее другое: его нигде не напечатают.

— Почему?

— Простите, это я вам должен объяснять «почему»?

Мне вспомнилось основное правило нашей печати, указывающей на ее несгибаемую демократичность: ты свободен писать, что твоей душе угодно, а государственные газеты, журналы и издательства в той же мере свободны публиковать то, что подходит им. А подходит им не все и не всегда. И при этом разумного объяснения причины отказа хрен дождешься, в особенности от цензора.

Посему не задавайте наивных вопросов! Я так и не дождался в Главлите никаких объяснений, позвонил в редакцию Якову Семеновичу Мотелю. «Имею честь доложить, горим на разминированном море, срочно нужен запасной материал строк на двести. На линотипе у Фили Гутманиса видел — лежит такой. Чей? Нашей Светы, о пионерском лагере Латвийского морского пароходства, того, что на станции Пумпури. Верстаем?»

Получив «добро» на публикацию Светиного репортажа, побежал в типографию к ПростоФиле — подгонять его с набором.

— У тебя готово про пионерлагерь?

— Опять за гренками? — отлип он от клавиатуры.

— Гранками, Филя!

— У меня готово. Но ведь это в следующий номер? Или врут мои глаза?

— Глаза не врут. И я тебе врать не буду. Цензура забодала мой конкурсный очерк.

— Про фраера, что открыт?

— Про фарватер, Филя!

— Получается, сказали: «вигвам вам, товарищ взамен публикации», а?

— Фиг вам! — поправил я путаника. Поправил, нервно, сквозь зубы, испытывая нескрываемую досаду.

И тут мой приятель в отместку на замечание удивил несказанно: выявился вдруг совсем в ином качестве, неожиданном, я бы сказал.

— Ладушки! Молчать на эту тему нельзя. Думаю, я тебя наведу на мысль, почему забодали твой материал.

— Ну?

— Бьюсь об оклад! Похоже, ты раскрыл какую-то военную тайну.

— О заклад, Филя! Какие тайны?

— На всех военных картах эта часть моря, должно быть, по-прежнему заминирована с Первой мировой войны…

— Ну?

— А ты разминировал, и… в газету понес — печатайте!

— Не пойму я тебя.

— Чего тут не понимать? Не соображаешь? На вражьих лоциях в НАТО — «заминировано», а у тебя: «открытый фарватер — мин нет, добирайтесь, дорогие наши враги, на своих боевых кораблях прямым курсом до Риги и бомбите нас в хвост и гриву». Теперь яснец, что полный песец? — он откинулся на спинку металлического стула и хитро уставился на меня. — Исправишь меня на матерный лад?

— Да ну тебя, Филя! Тебе бы в цензоры пойти! — поразился я логике линотиписта.

— Я по дядиному следу не хожу.

— Гутманис? — стал я в уме перебирать таблички на входных дверях в Главлит.

— Он у меня на латышском языке. И по материнской линии. Янис Францевич Лацис.

— А-а… Есть такая табличка! — вспомнил я.

— То-то и оно, милый мой писатель на военную тему! — и в назидание процитировал:

— Хемингуй, Хемингуй, Наш родной, надежный буй! До тебя не доплыть. Но плывем, чтобы жить.