Читать «Крылья холопа» онлайн - страница 69

Константин Георгиевич Шильдкрет

Зажигательные речи бояр, их взаимные клятвы в вечной дружбе, заманчивые виды на близкое будущее, когда высокородные вотчинники силой вернут свое былое величие, будили в Тукаеве отвагу и жажду какого-нибудь необычайного ратного подвига.

Но, увы, недолго чувствовал себя боярин богатырем. Стоило лишь колымагам, увозившим гостей, скрыться за поворотом дороги, как тотчас же, словно листья позднею осенью, поблекли и захирели вмиг все смелые замыслы.

Осторожно и робко, точно по незнакомой тропке в глухом лесу, боярин пробрался в свою опочивальню, сиротливо присел на краешек кровати и крепко задумался. Дернула его нелегкая связаться с крамолой! А все кто? Прозоровский! Уж так подъезжал, так обхаживал и улещивал. Ты-де, Василий Артемьевич, лишь сочувствуй, а дело делать мы сами будем. А как заручились его единомыслием, так всего и опутали. Совсем с той минуты другие речи пошли. Вера, дескать, без дел мертва, и все такое прочее. Фу, будь она трижды анафема, распроклятая эта цидулка! Зачем Тукаев взял ее на свою погибель?!

Боярин пошарил рукой под подушкой и достал оттуда ларец Никитиного изделья. В нем было двойное дно, и между доньями — потайный ящичек. Прежде чем его выдвинуть, Тукаев долго нацеливался, много раз отдергивал пальцы, истово крестился и молитвенно складывал руки.

— Уйти… Покуда не поздно, уйти от греха, — зашептал он пересохшими губами. — Изодрать — и в огонь!

Вдоволь намучившись, он заставил наконец себя достать цидулу и прочитать ее снова.

«…А буде не внемлет государь благоразумному совету печальника нашего, митрополита Филиппа, — багровея от натуги, разбирал он по слогам цидулу ближнего царева боярина Челяднина, — то иного нет пути, как только бить челом литовскому королю Сигизмунду, показал бы он нам милость, помог бы избавиться от нечестивого царя Ивана Васильевича и на стол посадить достославного князя Владимира Андреевича…»

Эту цидулу Тукаев должен был показать двум-трем своим родичам и тем из соседей, которым он доверяет, как самому себе, и потом уничтожить. Никакого следа!.. Другое дело — вторая половина цидулы: сбор оружия, тайные склады его… «Коли тут попадешься, — задумался Тукаев, — сколь ни открещивайся, как ни кричи, что на тебя возвели напраслину, — ничего не поможет, улики будут. А не сжечь ли сию грамотку, сулящую смерть? К чему она, да еще без подписи и печати ближнего боярина? Кто ей, безыменной, может быть даже подметной, поверит? Сжечь, один выход сжечь!

И боярин торопливо, как бы боясь раздумать, скрутил цидулку жгутиком и поднес к теплящейся перед киотом лампаде. Легкая струйка пламени лизнула бумагу, изогнулась вертлявою желтою змейкою и заскользила вверх. Жгутик корежился, корчился, чуть слышно потрескивал. По воздуху разлетались кудрявые черные хлопья. Испуганный взгляд неотрывно следил за догоравшим листком.

«Э-хе-хе-хе! — горько вздохнул Тукаев, — жить бы мирно. Ты — никого, тебя — никто… Как никто?.. А опричнина? — побагровел он вдруг. — Жди ее каждый день, каждый час, мгновение каждое! Того и гляди из родовой вотчины выгонят прочь. Да еще убьют, чего доброго. От них все станется. Нет на них нынче управы».