Читать «Троицкие сидельцы» онлайн - страница 70

— Слоньце, — сказал Янек.

— А земля! Вот, под ногами, земля.

— Жемя.

— Это ты брось! Это все наши, русские слова! Только ты их коверкаешь зачем?

Янек улыбался и пожимал плечами.

Так они целыми днями бродили по крепости, понемногу говорили и стали понимать друг друга.

А однажды вечером Гаранька привел Янека в свою избу и сказал Ваньке Голому, что они будут жить и спать вместе. Стрельцы посмеялись:

— Ванька, был у тебя один сын, а теперь стало два! К тому же один — иноземец!

— И ладно, пусть живут вместе. Они вон похожие друг на дружку, словно братья родные.

Ванька Голый устроил еще одну лежанку, ребята улеглись и вскоре заснули.

В избе, на грубо сколоченном столе, в плоской плошке с воском с шипением горит скрученный из нитей фитиль. Рядом дышит теплом каменная печь. Гаранька и Янек спят. Дремлет Афоня с перевязанной головой. Рана, полученная им в сражении за мельницу, еще не зажила. Вдоль стен, на лежанках отдыхают утомившиеся за день мужики, угрюмо молчат. Все силы выматывал глубоченный ров вдоль восточной стены, который рыли пятнадцатый день по приказу воевод, с того самого дня, когда разнеслась весть о подкопе. А тут еще промозглая осенняя стужа. Шутки и смех — редкие гости в крепости. Томит неизвестность.

— Опять Ванька где-то шатается, вот двужильный! — Степан потянулся, хрустнули косточки. — И землю ковыряет лопатой без устали, разве что топает в кусты дыму поглотать, чтобы монахи не видели. А у меня, братцы мои, руки притомились, потрескались, кровью сочатся. Прямо деревяшки, а не руки! — Он задумчиво разглядывал ладони, близко подносил к глазам.

— Сочатся! — злобно сказал Петруша Ошушков. — Кабы больно было, не очень-то ворочал бы землю! И за какие такие грехи принимаю муки, ответьте кто-нибудь! — Он заволновался. — Вы, братцы, дураки все набитые, глупые пни терпеливые. Не я ваш воевода, а то и еще бы навьючил каждого да и кнутом огрел покрепче!

— Бодливой корове бог рогов не дает!

— А ты, Степа, не ругай меня, не правду, что ль, сказал? Дураки, оттого и терпим все: хуже барщины — там хоть три дня помозолил руки — и домой, а тут все дни без передыху!

— Кто бы говорил, только не ты. На работу позади последних, на еду наперед первых!

— Я к другой работе привык, на поварне! Там и поработаешь, и поешь! А здесь разве еда? — зло огрызнулся Петруша. — Пустые щи да пшенная каша. А на барской поварне, бывало, готовим обед… Как вспомню, так слеза прошибает! Щи с мясом, уха из осетрины или севрюги. А потом мясо жарим, коптим, варим. Тут тебе жаркое из баранины, свиной окорок, дичь, птица, а пироги? И-эх! — Петруша стукнул кулаком по колену.

— Так то для барина! — подзадорил его Степа. — А сам небось одни объедки с барского стола подбирал?

— Объедки? — Петруша возмутился. — Да прежде, чем барину на стол тащить, я себе отливал да отваливал! Сам бывал сыт, и родня кормилась…

— Хватит барские харчи вспоминать, — оборвал его Степан. — Раз в осаду попал, то терпи!

— Вот ты и терпи! — сорвался на крик Петруша. — А по мне, так и кончать пора, убегу, как Оска Селевин, монастырский управитель. Пусть крепость другие обороняют!