Читать «Троицкие сидельцы» онлайн - страница 71

Владимир Афанасьевич Разумов

Степан приподнялся на локте, нахмурился:

— Убью за такие слова!

Ошушков рванул рубаху на груди, тяжело дыша, поднялся на ноги.

— Убей, не жалко! Все одно пропадать! Кровь свою проливаем, муки терпим, в грязи валяемся. Жизнь дороже, чем…

Грязный сапог, брошенный Степаном, попал Петруше в голову. Степан с перекошенным, злым лицом кинулся к нему, опрокинул на спину, ударил. Тот жалобно взвыл, закрывая окровавленные губы. Степана оттащили.

— За что? — Петруша плакал. — Нет, ты скажи, за что меня бил? — Он сорвал саблю, которая висела на стене, выхватил ее из ножен, взмахнул.

На него налетели, скрутили.

— Драться будете, обоих отлупцую! — устрашающе гаркнул Иван Суета.

Тяжело дышал в углу Степан, стиснутый товарищами, в другой стороне тихонько скулил помятый Петруша.

Гаранька и Янек проснулись, испуганно смотрели на подравшихся мужиков.

С шумом отворилась дверь, вошел Ванька Голый, молча кинул зазвеневшую лопату, стащил сапоги, развалился на лежанке, закурил трубку.

— Гляжу, подрались тут без меня. Чего не поделили? — спросил он Мишу.

— Петруше досталось немного, к измене склонял.

Ванька долгим взглядом смотрел на Петрушу, сосал трубку.

— Я его понимаю, — сказал он громко, — трусоват он, бедолага, а здесь и у храброго кошки на сердце скребут. — Повел в угол глазами. — Эй, Степа, поди сюда, дело есть. Вы там, богатыри, не держите его и Петрушку тоже отпустите, он не знает иной раз, что говорит, но смерти боится. Так ведь, парень? То-то. Сегодня к воеводе не поведем его, а больше не будет лишнее языком молоть.

Ванька кончил курить, выбил пепел из трубки. В избе постепенно затихло. Заснули и ребята.

— Вот что, братцы, пойдем на поиск, может, подвезет, подкоп обнаружим? Под лежачий камень вода, говорят, не течет. — Он повернулся и заботливо поправил шубу на разметавшихся во сне Гараньке и Янеке. — Мне наш голова, Иван Внуков, сказал, что воеводы велели выпускать ночью из крепости лазутчиков.

— Для чего?

— «Языка» надо поймать, чтобы знать, куда ведут подкоп.

— Пойдем.

За стенами крепости они погрузились в ночной мрак. Справа оставили надолбы, обошли их. До Нагорного пруда (саженей тридцать от крепости) пробирались лесом. Мокрые, голые ветки, чуть их тронь, брызгали холодом в лицо и за воротник короткой теплой ферязи. От пруда спустились в ложбину, осторожно двинулись по ней, выбирая кустарник погуще. Ложбина углублялась, становилась шире, крутые ее края беспокоили Ваньку: не убежишь, ежели что. Но он отважно крался дальше. Пересекли одну дорогу — в Переславль, потом другую — на Александровскую слободу.

— Далеко зашли, — выдохнул Ванька, — теперь все одно, что возвращаться, что вперед идти. Пошли вперед.

Еле приметная тропинка вилась по оврагу меж деревьев. Все чаще приходилось замирать, сливаясь со стволом, чтобы пропустить жолнеров. Показались неясные очертания невысокой длинной избы без крыльца. Через закрытые ставнями окна пробивались тонкие полоски света.

— Стой! — прошептал Ванька Голый и показал рукой, чтобы все отошли к соснам, в стороне, а сам неслышно подошел к двери.