Читать «Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1» онлайн - страница 85

Пришел и на другой день. Объяснял про «си». Понимали плохо: не умел объяснять. Нервничал, захлестывался то восторгом, то замолкал понуро, терзая хрусткие, длинные пальцы. Перемигивались ребята:

— Блазный!

Скоро привыкли к дохе, к восковому лицу, к неистовым глазам. Выучились «Кузнецам», называли: «товарищ Штерн». Пятеро и широколицая девочка знали все — ноты с «до». Первого мая Федя Казин — с слесарной мастерской — «Марш комсомольца», собственного сочинения, непокорными пальцами проиграл. Чаще просить стали: «товарищ Штерн, серьезное сыграй». 10-я соната плакала на всю комнату кумачевую клуба. Хмурились лица, замолкала беготня. Перекладывал А. Штерн Скрябина, озаглавив переложение: «Популяризация бессмертного». Лично благодарил инструктор Наркомпроса.

А по вечерам, по ночам горестно и горбато выстаивал на крыльце, всматриваясь в огромное, рыжее зарево, что палило за версты горячим, пьяным дыханием.

Стихи

Александр Макаров

Дочь стрелочника

I.

Я помню дом кирпичный и пустой, Где мрак глядит в глухие окна; А рядом церкви купол золотой Дождями утренними мокнет. Кругом лабазы и трава, На мостовой клубится ветер: Из памяти камней не оторвать… Те зори — разница от этих. А над заборами откос, И серебром горят нагие рельсы; Там в сутки раз проходит паровоз Поближе к солнцу боком греться. На проводах стрекочут воробьи, Заглядывая стрелочнику в будку, И я дробовиком частенько: пли!.. Потом рыдал на стрелочника дудке. У стрелочника дочь любимицу-козу Пасла, где вился паровозный облак; Я был оборван и разут, Она чинила мне потрескавшийся локоть. Как только день склонялся под откос, Дочь стрелочника звонкую ведерку Несла через чугунный мост, А я — мешок за дальнею осокой. Но раз отдал мешок и долго пропадал, Забыл козу и будку на окраине; Чужая слаще пилася вода, И был весь мир открывшеюся тайной. Расскажет только месяц в вышине, Ему видней пройденные дороги… Теперь простреленную шинель Татарину сменял на ножик светлорогий

II.

Однажды в дымном эшелоне Мелькнула мне знакомая верста: У самой будки пыльные вагоны, Нагруженный снарядами состав. Вернулся — льется зелень на меня… Звезда на рукаве, и каска кверху пикой. Как никогда, тепла была земля, У дочери глаза — стальные повилики. Только жизнь сложилася, как песня, Вытянул гудок тревожные свистки, А за ним снаряд в вагоне треснул… Сотни их еще на волоске. Я бегу по гулкому откосу (Жизнь всегда, как денежка, проста), Видим, в небе огненная россыпь, Рвется со снарядами состав. Видим, как пылает наша будка, А за нею сгрудились дома… Паровозу было очень жутко Подойти к разымчивым громам. …Прицепщик здесь… Прицепщика не стало… Видны только радугой бугры: У стрелочника дочь, упругая, как жало, Когда сошлись и эхо, и разрыв. Ее платок у буферной тарелки — Ведь цепь легка, когда наложен крюк — И, прежде чем закрыть испуганные веки…  Сигнальный флаг упал из мертвых рук. Потом разгневанные вагоны Умчал в луга сутулый паровоз. Боялся я, что грудь моя застонет… Любви моей — нескошенный покос… Уж вечер спал в березовом пазу, Когда несли ее от синего навеса; В ту ночь любимицу-козу По горлу колесом проехало на рельсах. А сколько звезд сгорело наверху, И сколько зорь остыло между нами… Ведь этих дней теперь мне не вернуть, Что сохранила ты, безоблачная память.