Читать «Ксанус борбощёксчи» онлайн - страница 5

— Гаденыш беспонтовый, хиппарь немытый! — великий русский писатель начал с наслаждением откручивать малоудачливому торговому представителю ухо. — Сюда смотреть! — догадываясь, что vis-à-vis близорук, он насильно приблизил его физиономию вплотную к своему старому семнадцатидюймовнику. — Что видишь?

— Пока пусто… Теперь вижу интерфейс, — простонал подросток, — текстового редактора.

— А-а! — Лев Николаевич наслаждался. — Слыхал о такой программулинке — Word 1812?

В воздухе отчетливо пахло порохом и хр-ранцузскими духами…

_*

За два (или около того) часа до смерти Есенин решил писать кровью. Чернила кончились, электричества в этом гадюшнике, как всегда по поздним вечерам, не было, а аккумулятор сдох.

Сергей Александрович раскровянил руку, обмакнул перо и стал что-то царапать. Поначалу процесс его увлекал, но через несколько минут возник дискомфорт.

Поэт добрался до вены, но от этого уколы пера стали ужасны, как укусы войнич-оводов в жопу с похмелья. «Может быть, — самонадеянно подумалось ему, — аккумулятор ожил и поработает минут пятнадцать?»

Он врубил ноут. Машина пискнула и снова умерла, жалко мигнув на прощанье светодиодом.

Но Есенин был не просто поэтом. Он был великим поэтом. Это во-вторых. А во-первых — он был русским.

Еще когда его вносили, полубесчувственного, в нумер, он приметил электрощиток, располагающийся необычайно высоко и, в общем-то, не на своем месте — не в какой-нибудь подсобке, а именно здесь, в пристанище, где он решил скрыться на время от своей босоногой музы, дабы написать главное стихотворение своей жизни. Следующее открытие он сделал через день, надумав сдать бутылки в «Елисеевский»: заглянув под кровать, Есенин обнаружил, что десятка три стеклянных емкостей, которых он, как истинный аристократ, ныкал под ложе, увязли в огромной бухте троса. Так вот, это был вовсе не трос, а моток шикарного провода ампер на десять.

Гений стремительно размотал шнур, но он был длинен и тяжел. «А, была не была!» — подумал поэт, намотав пару витков шнура на шею и вскарабкиваясь на стул.

Он успел прикрепить оголенные концы к клеммам. На свою беду, слишком прочно, так как все в свое жизни делал хорошо. Вот только ножки у венского стула были российского производства…

Наутро вся Россия обломалась. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Лишь только на дисплее ожившего ноута вертелась веселенькая заставочка Windows 1917 (Есенин новомодных штучек не признавал): «До свиданья, друг мой, до свиданья…»

_*

— Опять нажрался, гад! — заорала жена с порога.

Казанова неспешно перевернулся с левого бока на правый — сплю, типа. Захотелось вальяжно натянуть одеяло на башку — но он вовремя одернул себя: как ни старайся, на карнавальный манер это не получилось бы. Пожалуй, надо слепить отмазку поумнее.

— Трахал опять кого-нибудь? — повадки верной подруги совершенно не вязались с ее сексуальной внешностью. «Ну и мерзавец этот Феллини», — подумал Казанова, кося через полуприкрытое веко на истекающую страстью девчонку.

— Ты пойми меня правильно, — он понял, что надо говорить быстро, не оставляя пауз (по-итальянски), — я вчера был занят очень важным делом. Лишал интернет-девственности свою коллегу… А с чего ты взяла, что ты — моя жена? — Казанова, видимо, проснулся, и стал почти адекватно мыслить.