Читать «В горах Ештеда» онлайн - страница 299

Каменолом много лет проработал в своей пещере и всегда соблюдал величайшую осторожность. Умудренный опытом, он безошибочно умел распознать, где камень расслоился, а где он прочен. Он готов был дать голову на отсечение, что пока он добывает в каменоломне камень, никакой беды не произойдет.

— Но случись паче чаяния, что какая-нибудь глыба обрушится, — неизменно добавлял каменолом к своему объяснению, — право же, это будет не худшая смерть, которую ниспошлет нам небо. Не успеешь опомниться, как ты уже мертв и погребен. Разве это не во сто крат лучше тех мук, которые иные терпят по нескольку месяцев, а то и лет на своем одре и оскверняют свои последние дни неподобающим человеку ропотом и богохульством, не имея терпения переносить боль?

Но Доротку он не утешил, да и вряд ли мог утешить кого-либо, кроме самого себя, тем, что быть раздавленным скалой — не самая худшая смерть. Доротка дрожала при его словах словно осиновый лист и, заломив руки, каждый раз умоляла не продолжать.

Каменолом умолкал, раз об атом просила больная дочь. Но будь она покрепче, он охотно порассуждал бы более пространно. Он не пенял ей за слабость, зная, что юности претит мысль о смерти. Кто не устал, тот не хочет думать о вечном успокоении, тот устремляется все дальше и дальше по диковинной стезе мирской жизни. Зато самому каменолому мысль о смерти не только не претила, но была почти отрадна. Он возвращался к ней ежедневно.

Каменолом предвкушал тот миг, когда прах его бренного тела, так часто досаждавшего ему, будет предан земле и когда лучшая часть его вознесется в лучший мир, в царство лучезарного света. Он уже давно готовился свершить свой последний путь, блюдя чистоту духовную и телесную, ибо, как гласит пословица, чистота — кратчайший путь к богу. В любой момент он мог предстать перед всевышним судией и сказать ему: «Се раб твой, будь милосерд к нему, но взыщи с него за все прегрешения его».

Уповая на строгий по смерти суд, каменолом пребывал в состоянии торжественного ожидания; в нем жило, хотя он и не признавался в этом самому себе, тайное убеждение, что и самый строгий суд его не осудит. Когда он тщательно взвешивал свои поступки, то всегда находил, что не был ни клеветником, ни мотом, ни лжецом, ни подпевалой, он не знал, что такое зависть к ближнему, что такое ненависть… Ненависть?

Мысль о ненависти обычно смущала каменолома, ненависть он познал — жгучую, неутолимую. Он питал это чувство всего лишь к одному человеку, но преодолеть себя не мог. Этому чувству было столько же лет, сколько и его дочери, и он сросся с ним. Ненависть эту как бы завещала ему его покойница-жена, это был его священный долг, его духовное наследство, которое надлежало в целости и сохранности передать дочери, чтобы та, в свою очередь, оставила его своим детям.

С ранних лет учил он Доротку в каждом человеке видеть брата и относиться к людям сообразно с этим. Он внушал ей, что необходимо быть снисходительной к заблудшим и сострадательной к животным. Лишь на Розковцову и ее детей не распространялась обязательная любовь к ближнему. Доротке возбранялось иметь с ними что-либо общее.