Читать «Письма из тюрьмы родным и близким (1933-1937 гг.)» онлайн - страница 12

Эрнст Тельман

Я переживаю вместе с тобой, что в связи с внезапной смертью твоего любимого дедушки некоторые твои желания в этот день не сбылись. Но мы не должны покоряться судьбе, которая обрушивается на всех нас, а особенно на тебя в такие юные годы; мы должны быть мужественными и смелыми, несмотря на неумолимую жестокость и тяжесть этого времени. Так что в день своего рождения ты уже подумаешь о выборе своей будущей профессии… Я рад, что твой старший преподаватель, а также другие учителя так благородны, что не дают тебе, невинному ребенку, почувствовать твое положение, как это, кажется, иногда бывает в других местах.

Надеюсь, у тебя все хорошо и твой день рождения пройдет строго и спокойно.

Мамино письмо я получил вчера в половине одиннадцатого (то есть в пятницу утром). На него я еще отвечу отдельно.

Я знаю, что, хотя полицейское управление не позволило мне принять участие в похоронах моего любимого отца, вы все мысленно были со мной и думали обо мне.

Большой сердечный привет маме. Еще раз самые горячие поздравления и привет от всего сердца шлет тебе

твой любящий отец.

Розе Тельман, 17 декабря 1933 г

Берлин, 17 декабря 1933 г.

Моя дорогая Роза!

Твое милое письмо от 10.XII я получил вовремя и прочел его с огромным душевным волнением. Твои строки напоминают мне о тех счастливых, хотя и часто трудных часах, которые мы совместно пережили на Симесен-штрассе. Пусть и это, быть может, самое тяжелое испытание в нашей судьбе, так же объединяет и связывает нас друг с другом, как ото было всегда в пашей жизни.

Надеюсь, ты уже прочла в газете, что к рождеству передачи не принимаются…

Розе Тельман, 5 апреля 1934 г

Берлин, 5 апреля [1934 г.]

Моя дорогая Роза!

Твое последнее письмо от 22.III я прочел с большой радостью. Кроме того, получил к пасхе вашу открытку, открытку от Рудольфа и одну открытку из Берлина. Ты едва ли поймешь, почему я так долго молчал и не отвечал на твои последние письма. Даже мне очень трудно дать на это исчерпывающий и беспристрастный ответ. Мое молчание ни в коем случае не упрек и не обида по отношению к тебе, оно объясняется исключительно тем положением, в котором я нахожусь вот уже больше года. Беспокойство о вас, о будущем Ирмы и т. д., размышления о многом, что я пережил и сделал в последнее время, тоже способствуют тому, что я начинаю душевно страдать. При этом, сам того не желая, иногда становишься совершенно апатичным.

Пасха, праздник пробуждения природы… прошла здесь тихо, почти беззвучно. В страстную пятницу, в страстную субботу и оба дня пасхи здесь было очень спокойно, временами мертвая тишина, только иногда услышишь хлопанье форточки или глухой стук закрываемых тюремных дверей. На дворе обычное чириканье воробьев, и лишь изредка черный дрозд пропоет спою знакомую песню. В первый день пасхи, после обеда, безоблачное небо заполонили самолеты, и их гудение, длившееся несколько часов, прервало безмолвную тишину. В самой камере полнейшее одиночество; порой в полдень маленький, безобидный и усердный паук повиснет в желтых, как колосья, лучах солнца между железными прутьями решетки и плетет свою паутину. Отрезанный почти от всех людей, подвергнутый долгой изоляции, вдали от жизни немецкого народа, живу и прозябаю я здесь.