Читать «Два детства» онлайн - страница 31

— У меня дома вот такие же два таракана… Насиделись по погребам. Жену за меня исполосовали шомполами… Накопилось много злости у народа — расплачиваться пора. Поправим жизнь — не станем прятаться.

17

Отец вернулся не скоро. В ограду въехал бородатый человек на телеге. Мы не сразу признали его. Первые дни он скрывался на пашне, а потом ушел к партизанам на Чумыш. Простуда свалила его далеко от дома. Отлежался в чужой избе, выходили добрые люди, собрали домой.

Теперь в натопленной бане хлещет он веником длинные худые ноги, трет больную грудь, вдыхает с хрипом банный жар, кашляет с захлебом, тощая грудь скрипит, как мех в кузнице. Разомлел от жара, слабое тело распласталось на полке. Под низким черным потолком бани — он, большой и беспомощный. Мне жалко его, притихшего, словно расплющенного камнем.

Не думал, что отец может быть слабым, хотя он и не был физически сильным. Это оказалось для меня неожиданным открытием. Малая грамота пробудила в нем любознательность, но не дала крыльев. Он и по земле ходил как-то по-особому: с приглядкой к живущему и растущему. Знал, когда и на что клюет рыба, находил целебные травы, высмотрел в согре дикий лук, который мать засаливала, когда трудно было с едой.

Еда, еда… Много хлопот было с ней. Случалось, что семейный разговор на эту тему превращался в грустное раздумье.

— Почему это люди так тяжело бьются над пропитанием и нет времени на другое дело? Случится сытая пора — сочинят веселье, поистратятся в пьяном угаре, а потом опять начинают хлопотать об еде. Ходят, как кони по проторенной дорожке по кругу, а своротить не могут. Один радуется, другой горюет. Придет радость — чужому горю посочувствуешь, не от сердца, а от своей беды не приметишь счастья у других.

От этих невеселых дум отец отдыхал в природе. Он умел подсмотреть красивое в пожухлой осенней траве, одухотворить одинокую былинку, качающуюся на ветру, пожалеть о ее краткой жизни. Оттого у него каждая заря горела отменно, и мог грустить серый камень. Отец был жизнелюбцем и в трудные минуты говаривал: «Речка катится-бежит, человеку жить велит».

Я помылся и начал надевать на себя крест. Отец поднялся, нагнулся надо мной с полка, как большой вопросительный знак.

— Сними это, — показал он на крест, взялся за гайтан распаренной рукой. — Вырастешь, успеешь поносить на шее всякой беды, кроме креста.

Мне кажется, что отец делает что-то страшное, забрасывая крест за черную каменку.

— Бог нам не советчик. Твой дед Иван ходил к нему за помощью к мощам, да не добыл ее. Совет да правду надо искать в другом месте.

Выжила болезнь из слабого тела отца его светлый облик и поселила злобу темную, как черный потолок бани. Щупаю пустое место на груди, гляжу на жаркую каменку, на отца. В его слабом теле сработала какая-то сильная пружина, согнула пополам.

18

Брат заболел от испуга, перенесенного в подполье. Меня послали к крестной матери попросить меду для больного. Я охотно ходил в эту бездетную семью. Лелька встречала сдержанно, но привечала, дарила сухую звонкую маковку на прощание. Сейчас у нее сидела какая-то женщина. Мой приход оборвал разговор. На просьбу Лелька хмыкнула, посмотрела на меня чужими глазами.