Читать «Лекции о литературе. Диалог эпох» онлайн - страница 137

В одном из них, относящемся к начальному этапу работы над экспозицией, каждый из перечисленных цветов сопровождается одной, редко двумя-тремя характеристиками.

В изображении луга Толстой избегает блеклых, темных, серых тонов, его луг – это яркий ковер, составленный из сочных, очень насыщенных красок. И чем разнообразнее и контрастнее эти краски, тем в большей степени они противопоставлены черному перепаханному полю, которое как бы олицетворяет результат деятельности «чуждой» силы. В дальнейшем это выльется в противопоставление мира горцев (которые вместе с природой составляют «жизнь»), где каждая деталь одежды, упряжки или быта окрашена в определенный цвет, и мира великосветского общества («нежизнь»), изображение которого полностью «обесцвечено», хотя сцены приема у Воронцова, в оперном театре, царского выхода и т. д. могли бы дать богатый материал.

Точно так же, по принципу контраста, построено описание немирного аула Махкет. В начале повести он предстает перед нами в следующем виде: «Только что затихло напряженное пение муэдзина, и в чистом горном воздухе, пропитанном запахом кизячного дыма, отчетливо слышны были из-за мычания коров и блеяния овец, разбиравшихся по тесно, как соты, слепленные друг с другом саклями аула, гортанные звуки спорящих мужских голосов и женские и детские голоса снизу от фонтана» (36, 7).

Повествование в данном описании включает в себя не только голос автора, но и голос горца, голос жителя аула Махкет. У. Далгат отмечает, что иллюстрацией того, как Толстой пользуется отдельными горскими выражениями в авторско-повествовательной речи, является описание горного аула, поэтически уподобленное тесно слепленным сотам.

Здесь специфически дагестанское выражение: «аул как соты», известное Толстому, непосредственно входит в состав авторской речи аппликативно, то есть автор сохраняет его содержание и форму, хотя последнюю и подвергает творческой переработке».

Такое сочетание голоса автора и голосов героев повести имеет своей целью «заражение» читателя тем же настроением обычного мирного дня, которое испытывает в данный момент каждый житель аула Махкет.

Описание аула еще раз возникает на страницах повести, но возникает уже в совершенно ином виде. В 17-й главе речь будет идти о разоренном ауле. Целостность, гармония жизни здесь будет контрастировать с детальным, развернутым описанием разоренного селения. В предыдущей главе мы подробно разбирали сцену, где описывается тот же аул, но только после набега русских войск. В этом описании голос автора и голос старика-горца также сливаются. Автор ясно и точно дает понять читателю, на чьей стороне его симпатии, более того, он и читателя заставляет испытать приблизительно то же чувство, что и старик-горец. Мы как бы сами сопоставляем, что было и что есть, мы делаем выводы о несправедливости всей Кавказской войны, о беззащитности жизни перед лицом тупого насилия и т. д. Два эти пейзажа разделены большим текстовым пространством, и сопоставление их в нашем сознании возникает не сразу, но описания этих пейзажей выступают как зафиксированные стадии определенного процесса познания, они помогают нам сопоставить наши собственные переживания и мысли с предполагаемыми переживаниями и мыслями главного героя.