Читать «Оскорбленные чувства» онлайн - страница 64

Алиса Аркадьевна Ганиева

Белый медляк! – объявил Ильюшенко, доедавший третий кусок торта.

Марина Семенова приблизилась к прокурору Капустину и подала ему руку. Тот ответил польщенной сальной улыбкой. Они вышли на середину. Они начали танец. Остальные смотрели на них околдованно.

11

Журналист Катушкин и учитель Сопахин встретились в столовой. Хлопали изрезанные ножичком пластмассовые подносы.

Шевелимся! – зычно командовала баба на раздаче, канатоходцем над пропастью качалась тулья поварского ее колпака.

Столующиеся послушно шевелились, принимая тарелки с куриной лапшой, борщом, котлетами с горкой картофельного пюре, майонезным салатом «Мимоза» с горбушей, стаканы с густым тепловатым киселем. Руки кассирши споро бросали тарелки на весы, гремели денежным ящичком.

Следующий! Не спите! – орали кассиршины губы.

Расплатившись, народ хватал салфетки и шел к подставке с приборами. На свет являлись погнутые алюминиевые ножки и вилки. Балансируя подносами, осторожно перешагивали люди через юркую тряпку уборщицы. Уборщица шуровала шваброй. Люди садились обедать.

Нет-нет, – говорил Сопахин, сутулясь над порожней миской, в которой мок кусочек черного хлеба, – я не буду говорить ничего плохого про Эллу Лямзину.

Понимаю, – кивал Катушкин, – де мортуис аут бене, аут нихил.

Катушкин был полнеющим мужчиной в старом пиджачке, носимом и зимой, и летом. На носу его слабо держались маленькие круглые очочки.

Да дело даже не в этом, не в моральном аспекте, – скривился Сопахин, и свитер его, с застиранными ромбиками и квадратами, тоже вдруг сморщился в рукавах, как будто передразнивая хозяина. – Я ведь и так под подпиской о невыезде. Плюс штраф грозит, сами знаете.

Ну так надо протестовать! Директор школы, значит, сутяжничала, присваивала бюджетные деньги, а судят вас. Под надуманным предлогом.

Нет-нет-нет… – пробормотал Сопахин. – Я в это не ввязываюсь. И потом, Элла Сергеевна тоже пострадала. Я вот жив хотя бы, а она… Меня сейчас многие дергают. Мэр собирается парк вырубать, который в девятнадцатом веке закладывали. Единственный в городе. Будут там строить бизнес-комплексы. Народ галдит, подбивает меня бороться, а я что? Я под следствием!

По-хорошему, – прервал его Катушкин, – Лямзина должна была выплатить штраф за вас. Полмиллиона деревянных! Сумма-то пустяковая для таких толстосумов.

Ну чего уж теперь, – отмахнулся Сопахин. – Мне главное, чтобы с работой утряслось. А то жена грозится уйти и дочку забрать.

После обыска, что ли?

Ну да. Они же ночью ворвались, дверь сломали. Дочка засыпать нормально перестала с тех пор. Ну, в общем, жена у мамы теперь живет. А я вот уголовник. И безработный. И должник к тому же.

Сопахин скрипуче хмыкнул. Грудь его осела, ромбики на ней выгнулись и сложились вдвое, превратившись в равнобедренные треугольники.

Катушкин оглянулся на чавкающий и хлюпающий по сторонам народ, на ребенка, закатившего истерику и червяком ворочавшегося на холодной, только что промытой плитке пола. На симпатичную молодуху-азиатку в шифоновом переднике, собиравшую со столов забытые подносы. В уголке его рта трепыхалась улыбка. Он был энергичный человек, Катушкин. Давным-давно в нем поселился жужжащий, деятельный перпетуум мобиле, зажигалка, моторчик, нанодвигатель. «Шебутной, – язвили о нем, – шило в заднице».